Когда он подошел к последнему залу, его ослепил поток света: тысячи свечей в серебряных канделябрах сверкали, словно огненные цветы, сливая свои пылающие лучи. Гремела музыка спрятанного на галерее оркестра. В волнении халиф укрылся за тяжелыми складками парчовой портьеры. Он увидел, что в глубине зала, на диване, рядом с Ситт аль-Мульк сидит человек, на его одежде среди блеска и сияния драгоценных камней мерцали россыпи бриллиантов. Можно было смело утверждать, что на костюм этого нового халифа ушли все сокровища Харуна ар-Рашида.
Вообразите, как был потрясен Хаким этой неожиданной сценой; он схватился за висевший на поясе кинжал, чтобы броситься на незнакомца, но его удержала какая-то непреодолимая сила. Это зрелище казалось ему предостережением свыше, но он был еще больше ошеломлен, когда узнал в человеке, сидевшем рядом с его сестрой, себя самого. Он решил, что это его двойник, а для восточных людей самое худшее предзнаменование – увидеть собственное привидение. Тень заставляет тело последовать за нею.
Здесь же появление двойника было тем более угрожающим, что он предвосхитил исполнение плана, задуманного самим Хакимом. В действиях этого фантастического халифа, праздновавшего свадьбу с Ситт аль-Мульк, на которой собирался жениться он сам, настоящий халиф, вероятно, скрывался какой-то загадочный смысл, таинственное и ужасное предзнаменование! Не было ли это какое-то ревнивое божество, которое собиралось захватить власть на небе, вырвав Ситт аль-Мульк из рук брата, разлучив чету, которую провидение предназначало друг другу от сотворения мира? А может быть, племя дивов пыталось таким образом помешать соединению носителей Высшего Разума, подменив их своим гнусным отродьем? Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Хакима. Охваченный яростью, он мечтал наслать землетрясение, потоп, огненный дождь или иное стихийное бедствие, но вспомнил, что он лишь простой смертный на этой земле и способен только на то, что в человеческих силах.
Сокрушаясь, что он не может громогласно заявить о себе, Хаким удалился и вернулся на берег Нила.
Через несколько минут калитка сада открылась, и в темноте Хаким различил две тени, одна из которых была темнее другой. Благодаря слабым отблескам, исходившим от неба, земли и воды, темнота на Востоке никогда не бывает кромешной, поэтому ему удалось разглядеть, что это были молодой араб и гигант эфиоп.
Дойдя до кромки воды, юноша опустился на колени, негр встал около него, в ночи, словно молния, блеснул меч из дамасской стали. Однако, к изумлению халифа, голова не упала с плеч; негр наклонился к юноше и прошептал ему что-то на ухо, после чего тот спокойно поднялся, никак не выражая своей радости, будто все происходящее его не касалось. Эфиоп вложил меч в ножны, а юноша двинулся вдоль берега как раз по направлению к Хакиму, наверное, к ожидавшей его лодке. Он столкнулся лицом к лицу с халифом, который сделал вид, что только что проснулся. Халиф сказал:
