Нынешний год будет не так плох на фрукты, как мы боялись. Если не считать сливы, что так хорошо действует натощак на мой кишечник и которой в этом году мы не пробовали, урожай в целом окажется средним, а на орехи – просто исключительным, может быть, лучшим за последние двадцать лет. Однако не хватает молодежи для обколачиванья, а орехи надо собирать до того, как они раскроются, иначе ребятишки и птицы ни одного не оставят. Местный орех – у нас зовут его птичьим – отличается мягкой скорлупкой и лопается, чуть надавишь. Когда придет пора, я уж позабочусь послать тебе мешочек, чтобы ты тоже могла попробовать.
Искренне твой
Э.С.
20 сентября
Любовь моя!
Хоть ты не говоришь этого открыто, но очевидно предпочтение, отдаваемое тобой Федерико. О дочери, зяте, внучках почти не упоминаешь. Ты пишешь только о нем, и эта слабость вполне понятна, поскольку в наши дни редко встретишь молодого человека, который ухаживал бы за больной матерью, приносил ей чай, ставил пластинки, готов был с ней посидеть. Твоя любовь к Федерико так велика, что в последнем письме ты почти ни о чем другом и не говоришь, и такая настойчивость совершенно оправданна, коли я позабыл ответить на его вопросы, всецело занятый дурацким спором из-за «Знакомства по объявлению». Позволь спросить: он будет упоминать мое имя в своей работе? Я бы этого не хотел. Твой сын не понимает или не хочет понять моего пути в «Коррео» – ни моей бескорыстной жертвы, когда я согласился играть роль посредника, ни моих терзаний, когда пожертвовали мной самим. Федерико, дорогая, мой самый строгий судья, но в его восприятии главную роль играют собственные переживания, даже когда речь идет о профессиональных проблемах. Прости, любимая, что я беспокою тебя, плененную недугом, подобными разговорами, но при наших с тобой отношениях было бы ребячеством закрывать на это глаза: Федерико попросту ревнует ко мне. Сын, единственный мужчина в семье по смерти твоего мужа, любит тебя эгоистически, желая безраздельно владеть тобой, и я для него помеха. Но, принимая во внимание свой юный возраст, очевидно, считает постыдным признаться в этом и почитает за лучшее чернить меня, дискредитировать, лишать твоего расположения (если я сумел его заслужить) – все, что угодно, лишь бы принизить в твоих глазах, В его годы это простительно, однако меня беспокоит диссертация, и я хотел бы, если ты не против, поглядеть на нее до защиты. Убеди Федерико в одной вещи: больше вреда, чем Мадрид и сама цензура, принесла «Коррео» практика насаждения руководителей, начиная с нового директора и кончая составом Совета. Любопытно взглянуть, как объясняет дон Хуан Мануэль Альдама некоторые факты, о которых сам знал понаслышке. Я побаиваюсь его отточенного пера, его острого языка. А что думает о моем случае молодой Альдама? Поди узнай! Так или иначе, было бы глупо возражать против того, чтобы Федерико с ним встретился. Он в своем праве, и я понимаю его любопытство (ведь мне, в сущности, самому любопытно), Но чем бы оно ни обернулось, будь уверена, что ни эти встречи Федерико, ни его неприязнь, ни социалистические идеи, которыми он так гордится, не ослабят моей симпатии к его личности и благодарности за оказываемое тебе внимание. Даже не будь он украшен иными достоинствами, одного этого хватило, чтобы в глубине души я вот уже с некоторых пор чувствовал его своим сыном.
