Дойдя до этого состояния, я начинаю прилагать все силы к тому, чтобы полностью погасить сознание, отключить нервные клетки и погрузиться в настоящий, глубокий сон. Тщетные потуги! Чем сильней намерение заснуть, тем легче берет верх бессонница. И тогда, взвинченный до предела, хватаешься, как за последнюю возможность, за неврологические средства: капли в нос, ушные затычки, повязки для глаз… Среди всех этих средств есть одно поистине гениальное: затычки. До чего же простой способ отключиться от мира! С помощью затычек вы предусмотрительно даете бедному истерзанному слуху своевременную передышку. Наступающее ощущение изоляции рождает сначала некоторое чувство тревоги, но стоит немного попривыкнуть, как обретаешь покой: нет больше моторов, телевизора в соседней квартире, приемников, тормозов… Если Вам кажется заманчивой мысль испытать это средство, откажитесь от резиновых затычек и попробуйте восковые, мягкого податливого воска, прекрасно приспосабливающиеся к ушным отверстиям (стоило написать это, как во мне зародилось подозрение, не затычки ли становятся причиной моих кошмаров, наглухо запирая мысли в голове, отчего те кружат внутри черепа, ровно мухи под колпаком? Вижу, что придется мне подвергнуть себя новым экспериментам).
Разумеется, сеньора, я читал Фрейда. Я признаю его книги заслуживающими внимания в плане теории, но не более того. Я не верю ни в психоанализ как метод лечения, ни в сны как проявление влечений или освобождение от подавления. Будь это так, мои сны, думается, были бы другого рода. Но чтобы раз за разом снилось, что ты бодрствуешь, – какой смысл может иметь подобное во фрейдистском бессознательном мире либидо и подавлений?
Мой друг доктор Ромеро посоветовал мне как-то проводить меньше времени в постели. Довод был прост: чем сон короче, тем крепче. По его словам, после сорока старая схема «три по восемь» не имеет смысла. Я попробовал, но лекарство оказалось хуже болезни. По ночам кошмары продолжались как прежде, а днем я тенью слонялся из угла в угол, разбитый, не в состоянии сосредоточиться, из чего вынужден был заключить, что проводить в постели восемь часов – спящим ли, бодрствующим – было для меня обязательным.
После долгих размышлений я пришел к выводу, что происходящее со мной – это профессиональное заболевание. Журналистика, вынуждая нас работать по ночам, а отсыпаться днем, нарушает естественный для человека порядок. Происходит разлад. Дневной сон сил не восстанавливает, а по ночам работа дается за счет возбудителей и искусственных стимуляторов (сама профессия – такой стимулятор). На протяжении без малого сорока лет активной работы я редкий раз ложился раньше четырех часов утра, а зачастую удалялся на отдых, когда солнце уже стояло на небе. Вы скажете, что многие журналисты спят как сурки, но это не аргумент. Силикоз – профессиональный недуг шахтеров, но сколькие из них им не болеют. В общем, живи я хоть тысячу лет, никогда мне не приспособиться к режиму нормальных людей. Я – неизлечимый больной.
