Крысы доберутся до тебя, Стивен, если ты и дальше будешь орать во всю глотку, так сказала мне матушка Малъпас. Она говорит, что крысы очень любят есть грязных маленьких мальчиков, которые пачкают свои штанишки. Она взяла мои штанишки и мои ботиночки, а меня посадила сюда. Здесь холодно, а она затворила дверь.
Она хочет, чтобы крысы добрались до меня. Я не хотел, правда, простите меня. Щеколда закрылась, и она заснула. Она ужасно разозлится, если я разбужу ее. Поэтому я пытаюсь ждать.
У меня болят уши – она снова надрала их. Она говорит, что я грязный маленький мальчик, но она будет пороть меня до тех пор, пока я не исправлюсь и не стану хорошим. И еще я не должен ничего рассказывать ни доктору, ни викарию, иначе они узнают о том, что я плохой. И тогда меня отдадут в приходской детский дом, где грязные маленькие мальчики как раз и получают то, чего заслуживают.
Я слушаю темноту, но по-прежнему ничего не вижу. Услышу ли я крыс до того, как они примутся за меня? Если я совсем перестану плакать? Я буду сидеть очень тихо. И тогда я, может быть, услышу их раньше, чем они доберутся до меня.
Уот Бейли говорит, что у крыс есть тайные пути, по которым ведьмы отправляют призраков творить колдовство над людьми. Они делают так, что дети теряются, насылают заклятия, несущие болезни, эпидемии и прочие напасти. Он говорит, что когда ведьму сжигают на костре, она кричит, но ее слуги-призраки ничем не могут ей помочь. Уот Бейли говорит, что матушка Мальпас – ведьма.
Здесь холодно. И мне тоже холодно, я замерзаю. Здесь пахнет, как в погребе, и холодные штуки растут и увеличиваются, гниют, но растут и увеличиваются. Я не должен спать, иначе могут прийти крысы, а я их не услышу. Они съедят меня целиком, объедят мясо с моих косточек, съедят мой живот и горло, отгрызут мои уши и выпьют глаза, а я их не услышу. Я вообще ничего не услышу и не увижу, просто проснусь в аду.
Я не должен спать. Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы я не заснул!
Мне ни в коем случае не хотелось бы утверждать, будто разрыв помолвки с миссис Гриншоу разбил мое сердце, но, вернувшись в Саффолк, я вновь оказался поставлен в условия, когда мысли мои в первую очередь занимали матримониальные планы. С каждым днем темнело все раньше, а вслед за сумерками подкрадывалась настоящая ночь.
Прошло примерно две недели после Питерлоо,[4] прежде чем мы убедились в том, что Том вне опасности. Я счел, что наступил подходящий момент для того, чтобы преодолеть природную скромность и предложить свою руку и свои земли миссис Гриншоу. В словах, с которыми она, запинаясь и покраснев до корней волос, обратилась ко мне, попросив не говорить более на эту тему, я не увидел ни кокетства, ни намеренной жестокости. Сердце мое разрывалось от жалости к ней, и я выразил ей свое искреннее сожаление, поскольку мы оба оказались жертвами несбывшихся надежд. Мы стояли у окна маленькой столовой и с деланным вниманием рассматривали сливовые деревья в саду ее отца, ветви которых сгибались под тяжестью плодов, и извергавшие клубы дыма печные трубы позади них.
