Два дня прошли без происшествий. Я втягивался в мой новый быт, продавая всякую похоронную дребедень, даже помогал укладывать умерших в гроб и сопровождал их в церковь в старом катафалке папаши Кастэна. Я убеждал себя, что эта работа не для меня и я не должен расслабляться от провинциальной жизни. Но прожитые годы были нелегки, и мне было приятно плыть в томительной легкости весенних дней.
Провинция как опиум. Воздух здесь сладок, и жизнь не так суматошна, как в Париже. Она медлительна, тяжеловесна и более значительна.
Могильщик был доволен мной. Я продавал все по первому классу.
Да, это были два дня пустых и легких. Обедал в столовой шефа. Жермена хорошо готовила, и мне доставляло удовольствие поглощать ее блюда и смотреть на нее.
С тех пор как я поцеловал ее, она почти не разговаривала со мной. Я видел, что женщина раздосадована происшедшей между нами сценой. Ее гордость бунтовала, и ее терзали угрызения совести из-за Мориса.
Что касается Кастэна, он все больше лез мне в душу, бурно и красноречиво суля златые горы. Если верить ему, то я и был зачат и рожден на свет, чтобы продавать гробы. В общем-то он был неплохой парень. У него был скверный характер, как у всех желудочников, и он презирал свою жену, на которой женился при таких особых обстоятельствах. Но жить с ним было можно, мне во всяком случае.
Но на третий день разразилась драма. Мы только что отвезли очередного покойника в часовню для отпевания и возвращались в магазин. Кастэн рассказывал мне о своей военной службе, что, кажется, умиляло его. Мимо прошел единственный в городишке продавец газет. Кастэн купил вечернюю газету, выходившую трижды в неделю. Как и все обитатели маленьких городков, он был очень привязан к своей газете. Он остановился, чтобы прочитать заголовки на первой странице. Я воспользовался этим, чтобы прикурить сигарету. Выдохнув голубоватый клуб дыма, я заметил сквозь него, как Кастэн побледнел. Он стоял молчаливый, неподвижный, с приоткрытым от удивления ртом.
– Что-то случилось? – обеспокоился я.
Он не ответил. Мне показалось даже, что мой вопрос до него не дошел. Кастэн пошел, как-то спотыкаясь. Я еще раньше заметил, что, когда он расстроен, у него появляется нервный тик, который сотрясает его голову, как у игрушек на шарнирах. Сейчас это выглядело ужасно, как будто он кивал кому-то.
Я захотел посмотреть первую страницу газеты, которая так взволновала могильщика, но он зажал ее в руке. Мне оставалось только идти за ним, точнее, почти бежать.
