Проходит десять минут, пятнадцать, двадцать. Её нет. Её могло что-нибудь задержать по дороге. Она могла сбиться с пути… Ведь темно… Тридцать минут. Сорок. Её нет…
Я выбежал на дорогу. Мне никто не встретился. В темноте дошёл до станции и вернулся в блиндаж. Печка погасла… Слегка похрапывал Корнышев. Она не приехала…
Я резко захлопнул дверь, и Корнышев проснулся.
– Вы не один? – вежливо спросил он.
– Она не приехала, – тихо ответил я.
– Да ну? – протянул Корнышев.
Связной принёс лампу и зажёг её.
– Вот досада-то! – сказал Корнышев с искренним огорчением. – Значит, в санупре задержали. Что-нибудь с оформлением… Ведь вам точно сказали, что она в нашу армию назначена?
– Николай Фёдорович, – сказал я, – как мне попасть в Ленинград?
– В Ленинград? Сейчас? Но поезд пойдёт только в десять утра. Да и что вам делать ночью в Ленинграде? Подождите до завтра. С вечерним поездом она, наверно, приедет.
– Нет, нет! – вырвалось у меня. Даже мысль о том, чтобы остаться здесь ещё сутки, казалась мне невыносимой.
Корнышев внимательно посмотрел на меня.
– Если уж обязательно хотите ехать, придётся потерпеть до утра. – И он подошёл ближе ко мне. – Возьмите себя в руки. Я вот уйду, а вы почитайте что-нибудь. Вот хотя бы «Записки врача». Книга отличная. Читали, конечно?
Он взял с полки книгу и протянул мне. Я взял её.
– Ну, до скорого… – сказал ласково Корнышев и вышел.
Я перелистал книжку и отложил её в сторону. Наступило полное бездумье. Мне было почти физически больно думать о чем-нибудь. Я не помню, сколько времени просидел так. Из оцепенения меня вывел голос Корнышева:
– Скорее, скорее, сейчас машина идёт в Ленинград! Идёмте, я вас провожу.
Николай Фёдорович стоял в дверях.
Я вскочил и схватил полушубок. Мы прошли по тропке, и я увидел тёмное очертание полуторки. Я залез в кузов.
– Ну, прощайте, – сказал Корнышев, тепло пожимая мне руку.
– До свидания, – ответил я, – сердечное вам спасибо.
…Мы въехали в Ленинград ночью, но на улицах было светло.
Взошла луна. И странное дело: как только я увидел серый ленинградский гранит, услышал мерный стук метронома, у меня стало спокойнее на душе.
Я вылез из машины на Дворцовой площади и через десять минут поднимался по лестнице «Астории». Навстречу мне с коптилкой в руках шёл Ольшанский.
– Где это вы пропадаете, синьор? – спросил Мефистофель.
Я ответил, что ездил в часть, и уже прошёл мимо, когда Ольшанский сказал:
– А тогда, в машине, девушка одна вами интересовалась.
