— Кого несет?!
Тут хулиганы отпускают леску, и она мирно ложится, в темноте совершенно незаметная. Даже если Степан Петрович подойдет к окну вплотную, он вполне может этой лески и не заметить. А когда он уйдет, леску можно опять натянуть и снова стучать по окну, пока Степан Петрович не вылетит на крыльцо второй раз. И так до тех пор, пока хулиганам не надоест мстить ненавистному врагу… или пока Степан Петрович все-таки не найдет эту леску.
Миша и Катя смеялись до упаду, слушая рассказ Кольки и Митьки, но непроизвольно, инстинктивным жестом почесывали попы. Им бы очень не хотелось, чтобы их мама знала даже то, что они слушают такие замечательные истории. А каким местам предстоит расплата, если они перейдут от теории к практике, дети нимало не сомневались. То есть мама была у них добрая, но вот такого она бы уж точно не простила.
Ходили Миша с Катей и к Горшкам… Такая семья, как Горшки, обязательно есть если и не в каждом садоводстве, не в абсолютно всяком многоквартирном доме, то почти во всяком. Глава семейства, Паша Горшок, трудился то разнорабочим, то укладчиком кирпичей, то еще кем-то в том же духе и нигде не задерживался долго. Вроде бы и не ставили ему диагнозов, исключавших возможность учиться, но, с другой стороны, он никогда не делал даже попыток выучиться какой-никакой профессии и вообще был несколько «с приветом», как выражался Степан Петрович, у которого-то уж точно никакого «привета» не было и в помине.
Марина Горшок, которой официально диагностировали «олигофрению легкой степени», исправно рожала детей — на это особого ума, как известно, не требуется. Вот что делать с детьми после того, как они родятся и хоть немного подрастут, Марина не думала нисколько, и дети росли как-то сами. Было их девятеро, от пятнадцати до полутора лет, обоего пола и различных степеней дебильности.
Долго у Горшков выдержать было невозможно из-за дурного запаха, и слишком там много было ругани, грубости и толкотни… Миша с Катей не привыкли к такому. Но там всегда было шумно и весело, и к тому же Миша с Катей, как всякие благонравные дети, очень любили нарушать запреты. Ведь мама запрещала им знаться с Горшками… Значит, необходимо было завести с Горшками знакомство, если не дружбу. Миша и Катя, конечно, не могли подружиться с глупыми дебиловатыми Горшками, но знакомство водили исправно.
Да к тому же в это лето их объединила одна тайна…
Без мамы можно было и не ходить по гостям, а, скажем, шли дети на валуны, окатанные Енисеем, и слушали рассказы другого интересного человека, деда Владимира… Деду Владимиру было под 90, а вот дочка у него — ровесница мамы! Потому что большую часть своей жизни дед Владимир — то есть тогда еще не дед, конечно! — прожил в Русской Маньчжурии, недалеко от города Харбина. Дед хорошо помнил, что в возрасте семи лет слышал разговор двух офицеров… Один из них жалел, что закопали они, отступая, тысячу винтовок и три пулемета на одном из островов Енисея. Мол, пригодятся они, есаул, даже если тащить тяжело. А есаул говорил, что оружия и так хватает, а вот если все-таки вернемся и если новые полки вооружить, тогда клад очень даже пригодится. И заметив, что слушает его внимательно маленький совсем, семилетний Володька, засмеялся этот офицер и сказал, что пусть, мол, Володька мотает на ус, запоминает — во-он на том острове, видишь? Возле во-он того тополя, да? Вон там и зарыты тысяча винтовок и три английских пулемета, прямо как есть в заводской смазке.
