Я умиляюсь Вовке, который целый день таскал ей конфеты, чтобы узнать имя-отчество Веркиной бабушки. Но он таскал и имя-отчество узнал: звали ее Лукерья Тимофеевна.
Тут надо сказать, что и божественная бабушка, насколько могли судить мальчики, ничем особенным не выделялась. Так, долговязая старуха в темной шали и с тонкими, поджатыми губами. Идти к ней было страшновато, но пошли прямо из школы: в какой-то степени для того, чтобы не трусить лишнее время… так прыгают в холодную воду — зажмурившись и сразу… Бултых!
Лукерья Тимофеевна как раз поднималась по лестнице с авоськой… Повезло!
— Лукерья Тимофеевна… А давайте, мы вам поможем!
— А мне не надо помогать… Я не такая старая пока.
— Лукерья Тимофеевна… Мы вот думали, мы вам поможем, а вы нам тоже поможете!
— В чем помогать-то? Я металлолом собирать не умею…
При всем ехидстве старухиных интонаций, в голосе ее прозвучало и любопытство.
— Тут такая проблема… — вздохнув, опустил голову Петька. — Сразу и не расскажешь…
— Ну, проходите…
В квартире было страшновато: лампочка то ли слабая, ватт в сорок, то ли светит вполсилы. По углам сгущаются тени, висят тряпки, от движения людей они колышутся, и тени начинают как будто бродить, сгущаться, словно затаиваются по углам, между шкапами. Братья были маловаты, чтобы понять, что делается это специально, как раз вот для таких, как они.
А кроме того, слишком уж были братья счастливы, что все-таки попали к тому, кому можно рассказать проблему. А что именно Лукерье Тимофеевне можно, они как-то и не сомневались: кто тут божественная старушка?
Лукерья Тимофеевна слушала, подперев щеку рукой, вздыхала, думала.
— Ну, давайте посмотрим, — тихо уронила она. Вздыхая, тихонько кряхтя, доставала Лукерья Тимофеевна из шкапа какую-то чашку. Смотрела, неодобрительно качала головой, доставала другую, смотрела… На четвертой чашке Лукерья Тимофеевна остановилась; наступила очередь каких-то не очень понятных веществ, связок трав, которые она вытаскивала из коробочек, ящичков, отделений шкапа и все внимательнейшим образом обнюхивала, осматривала, порой даже брала в рот. Светила лампочка под потолком красноватым нездешним оттенком, падал свет из коридора — такой же непрочный, красноватый, и на стены, на потолок, на старинные шкапы и шкапчики ложились тени все причудливей. Не дыша, смотрели братья на старуху, перемещавшуюся, сопя и отдуваясь, по тесной, заставленной мебелью кухоньке. Что в этих перемещениях, сопениях, глубокомысленных качаниях головой было необходимо, а что служило фоном волшебства — они же не знали…
