– Король! – прошептала Эдит и, сойдя с холма, остановилась у подножия его с глубокой почтительностью. Скрестив на груди руки, стояла девушка, совершенно забыв, что она без плаща, а выходить без них считалось крайне неприличным.
– Благородный сэр и брат мой, – произнес по-французски спутник короля, – я слышал, что в твоих прекрасных владениях находится много этого народца, о котором наши соседи, бретонцы, так много рассказывают нам чудесного, и если б я не ехал с человеком, к которому не смеет приблизиться ни одно некрещеное существо, то сказал бы, что там, у холма, стоит одна из местных прелестных фей.
Король Эдуард взглянул в направлении, указанном рукой говорившего, и спокойное лицо его слегка нахмурилось, когда он увидел неподвижную фигуру Эдит, длинными золотистыми волосами которой играл теплый майский ветерок. Он придержал коня, бормоча латинскую молитву; по окончании ее спутник короля обнажил голову и произнес слово «аминь» таким благоговейным тоном, что Эдуард наградил его слабой улыбкой, причем нежно сказал: «bene, bene, Piosissime!».
После этого он знаком подозвал к себе молодую девушку. Эдит вспыхнула, но послушно подошла к нему. Знаменосцы остановились, так же, как и король со своим спутником и вся остальная свита, состоявшая из тридцати рыцарей, двух епископов, восьми аббатов и нескольких слуг.
– Эдит, дитя мое! – начал Эдуард на французском языке, так как он не очень хорошо изъяснялся по-английски, а французское наречие, сделавшись языком придворных со времени его восшествия на престол, было чрезвычайно распространено между всеми классами. – Эдит, дитя мое, я надеюсь, что ты не забыла моих наставлений: усердно поешь псалмы и носишь на груди ладанку со святыми мощами, подаренными тебе мною?
Девушка молча наклонила голову.
– Каким это образом, – продолжал король, напрасно стараясь придать своему голосу строгое выражение, – ты, малютка... как это ты, мысли которой уже должны бы стремиться единственно к Пресвятой Деве Марии, можешь стоять одна на дороге, подвергаясь нескромным взглядам всех мужчин!... Поди ты, это не хорошо!
Упрек этот, высказанный при таком большом обществе, смутил еще более Эдит. Грудь ее высоко вздымалась, но с несвойственным ее летам усилием она сдержала слезы, душившие ее, и кратко ответила:
– Моя бабушка, Хильда, велела мне следовать за нею, и я пошла.
– Хильда?! – воскликнул король с притворным изумлением. – Но я не вижу с тобой Хильды, ее здесь вовсе нет.
