Серые волосы, зачесанные назад, очки в старомодной оправе — лавочник походил на военного хирурга, который после осмотра раненого на поле боя бросает небрежно: «Эту ногу, прежде чем она начнет гнить, надо отрезать». В его словах не было ни следа сострадания, даже симпатии.
«Я на пределе, — подумала Сара, — скоро свихнусь».
— Она живет рядом с вами, — добавил Фостер, — на холме с ивами. Ракету посреди сада хорошо видно. Я считал нужным вас предупредить… потому что вы нездешняя.
Сидя за рулем пикапа по дороге домой, Сара не смогла удержаться, чтобы не повернуть голову налево, в сторону холма с ивами. Она увидела водонапорную башню, крытую листовым железом, деревянный дом в жалком состоянии, давно заросший и одичавший сад, качели, сделанные из автомобильной покрышки, подвешенные на крыльце на толстой цепи… и космический челнок, устремленный в небо. Ракета из разнокалиберных досок с недоделанными крыльями. Сердце Сары сжалось, она инстинктивно взяла Тимми за руку. Мальчик спал рядом на сиденье, свернувшись клубочком, как енот-полоскун.
Малыш что-то бормотал во сне. Ему было только три года, но у него уже была скверная привычка засыпать в любом месте.
Сара вспомнила, что надо изо всех сил подумать: «С нами такого не произойдет, я не спущу с тебя глаз, я сумею тебя защитить».
Она почувствовала, как волна счастья заполняет грудь. Так бывает, когда, начав читать, сразу догадываешься, что произведение замечательное. Она была молода, у нее был Тимми, вся жизнь впереди, и еще очень много лет отделяло ее от старости. Еще ничего не сыграно, она могла начать свою жизнь с нуля. В двадцать пять лет все позволено, разве нет? Можно писать черновики, что-то зачеркивать, делать попытки. Все поправимо.
Она еще не разглядела как следует леса, полей, всей этой влажной зелени, покрывающей землю. «Просто иллюстрация к детской книге», — подумала она. Цвета слишком ярки, чтобы быть настоящими. А в конце дороги был дом, заброшенное ранчо среди холмов, куда зимой ветер сдувал снег.
— Это уж слишком, — пробормотала Сара, — слишком.
Ей стало больно от счастья. И страшно тоже. Чуть-чуть.
…Это было до того, как она стала просиживать целые дни, уставившись в окно. До того, как она узнала, что такое настоящая боль.
