– Нет, это вы извините.
От удивления девушка споткнулась и едва не съехала вниз по склону. Обувь у нее была совсем неподходящая для лазания по горам – легкие сандалии, переплетение кожаных ремешков.
– Что вы сказали?
– Я прошу у вас прошения за грубость, – пояснил Доминик, делая шаг в ее направлении. – Я повел себя как идиот. Не так уж вы и виноваты в аварии. Я сам должен был следить за дорогой. И с вашей стороны очень любезно будет меня подвезти.
Девушка откинула со лба мокрые волосы и улыбнулась. Она сама не знала, отчего почувствовала такое облегчение.
– Тогда давайте спрячем ваш мотоцикл, – заторопилась она. – Я вам помогу. Мы закидаем его ветками, тут есть подходящие. А завтра вы заберете машину, и все будет в порядке.
Она подошла совсем близко. Дождь лил не переставая, и Доминик видел, как намокшие пряди волос налипли ей на лоб. Поборов неожиданное желание откинуть с ее виска мокрую прядь, он усмехнулся, стесняясь своего внезапного порыва.
– И как это вы не боитесь предлагать незнакомому мужчине его подвезти? Да еще в горах, где нет ни души. А вдруг я серийный убийца или опасный маньяк?
– Я привыкла предлагать людям помощь. – Девушка повела плечом. – Кроме того, я очень любопытна, меня интересуют маньяки и серийные убийцы. Вы, должно быть, оглушаете свои жертвы ударом камня по голове, а потом душите их голыми руками?
Доминик только тут сообразил, что в левой руке до сих пор сжимает камень, которым собирался отбиваться от неведомого противника. Рассмеявшись, он бросил камень в кусты, и тот с шумом покатился вниз, увлекая за собой более мелкие камешки.
– Да нет, это не мой обычный прием. Я всякий раз расправляюсь с жертвой по-новому. Так куда интересней.
На этот раз засмеялась девушка. От ее серебристого смеха Доминика пробрала дрожь. Неодолимое желание к ней прикоснуться испугало его самого.
– Мне показалось, что вы хромаете. Уверены, что с вами все в порядке? – спросила она, кончив смеяться.
Доминик невольно вздрогнул.
«Все в порядке?» И эта странная жажда прикосновения... Ощущение зависимости, уязвимости... и одновременно тепла. Он испытывал это в последние месяцы жизни матери.
Она уже не вставала с постели, и старший брат старался не подпускать Доминика к ее кровати, считая, что ей нельзя волноваться. Но могла ли мать не волноваться при виде десятилетнего сына, которого покидала, не успев довести до порога взросления?.. Доминик не показывал матери своего горя и смятения. В те редкие часы, которые ему удавалось провести рядом с ней, он старался улыбаться. «Ма, все в порядке?» Чаще всего она отвечала кивком и слабо улыбалась... А Доминик крепился изо всех сил, чтобы не заплакать.
