– Тихо! Молчать! – прикрикнул на стариков уездный и обратился к молодым монахиням: – Вы дочери Будды и должны блюсти свои обеты, а вы прятали у себя монаха, а потом убили его. Говорите всю правду, и суд окажет вам снисхождение.
Зная тяжесть своего проступка, Цзин-чжэнь и Кун-чжао были чуть живы от страха. Как говорится, внутренности у них сплелись в клубок – ни начала не найти ни конца. Когда же они услыхали, что начальник уезда спрашивает не про Хэ Да-цина, а про какого-то монаха, они совсем потерялись. Даже Цзин-чжэнь, всегда такая бойкая на язык, сейчас не могла вымолвить ни слова, словно губы ей замазали клеем. Лишь после того, как начальник повторил свой вопрос в четвертый и в пятый раз, она выдавила из себя:
– Мы не убивали монаха.
– Ах, ты еще отпираешься? – закричал начальник уезда. – Может быть, попробуешь убедить нас, что это не вы убили монаха Цюй-фэя из обители Великого Закона и закопали его у себя в саду? Пытать их!
Палачи, стоявшие по обе стороны от уездного, рявкнули: «Слушаемся!» – и схватили монахинь.
Настоятельница Ляо-юань вся тряслась от ужаса. Начальство приняло мертвого Хэ Да-цина за Цюй-фэя. Но если расследование будет продолжаться, ее любовные проказы тоже откроются! «Удивительное дело! Про Да-цина никто и не вспоминает, а подбираются прямо ко мне!» – подумала она и стрельнула глазами в сторону монашка Цюй-фэя. Тот уже понял, что его старики обознались, и ответил настоятельнице беспомощным взглядом. Тем временем палачи надели на монахинь колодки. Но разве нежное, хрупкое тело монахинь способно выдержать жестокую муку? Когда на них надели колодки, они едва не лишились рассудка.
– О, могущественный господин начальник! Не вели нас пытать, мы расскажем всю правду.
Уездный дал знак палачам и приготовился слушать.
– Милостивый господин начальник, в саду зарыт не монах, а цзянынэн Хэ.
Услышав имя Хэ Да-цина, вся его родня и Третий Куай, не вставая с колен, подползли поближе, чтобы не упустить ни единой подробности.
– Почему же он без волос? – удивился уездный, и монахини рассказали ему все, как было.
Их рассказ полностью отвечал тому, что сообщалось в жалобе семьи Хэ, и уездный понял, что монахини сказали правду.
– Так! Насчет Хэ Да-цина все понятно. Но куда же скрылся монах Цюй-фэй? Говорите, да поживее! – крикнул он.
– Про монаха мы ничего не знаем, хоть убейте нас на месте, а сочинять и выдумывать не можем, – заплакали монахини.
Начальник уезда допросил послушниц и служек – все отвечали одинаково, и уездный решил: к исчезновению молодого монаха Цзин-чжэнь и Кун-чжао действительно непричастны. После этого он обратился к настоятельнице Ляо-юань и переодетому Цюй-фэю.
