– Мне не до танцев, – разозлилась Каролин. – А ты не мог бы меня отпустить?
– Нет, конечно, Каролин.
Девушка удивилась, откуда это страшилище знает её имя. Угадывая её мысли, голова ответила:
– Я про тебя все знаю. И не пытайся вырваться, пока не подаришь мне танец.
– Я с такими уродами не танцую! – бросила Каролин.
Голова, торчащая из телевизора расплылась в счастливой улыбке.
– Люблю, когда меня обзывают, – произнесла она.
И тут телевизор начал подниматься. Его экран теперь был вровень с лицом Каролин. Голова, вдруг посерьёзнев, с дышащей злобой в голосе проревела:
– Что, Каролин, ты хотела стать киноактрисой, телезвездой? Так получи свою первую роль!
С этими словами руки, сжимавшие Каролин, отшвырнули её в сторону. Чёрная Рука выбрался из своего временного пристанища, подбежал к лежащей на полу девушке, намереваясь надеть ей телевизор на голову. Но в этот момент дверь в комнату открылась. На пороге стояли проснувшиеся от шума бабушка и дедушка Каролин.
Чёрная Рука решил, что для первого раза он достаточно напугал девушку, и сделался невидимым. Да и к тому же он не хотел привлекать пристального внимания к своей особе. Главными его жертвами были только подростки, которые его боялись.
Телевизор упал рядом с девушкой. Раздался грохот взорвавшегося кинескопа.
– До следующего раза, – прохрипел Чёрная Рука над ухом Каролин.
Бабушка и дедушка не слышали ни этих, ни предыдущих его слов. Они бросились к лежащей на полу внучке и стали приподнимать её. Глаза Каролин в этот момент были безумными от страха.
* * *
Отчаянно закричав, Джон Флинн подскочил на нарах. Когда он открыл глаза, они не выражали ничего, кроме животного страха. Его сердце готово было вырваться из груди.
Неожиданно дверь камеры распахнулась и показался знакомый Джону полицейский Джек-Ворчун. Он со злостью посмотрел на подростка и произнёс:
– Что, щенок, вздумал посреди ночи орать на весь участок?
Джон хлопал ресницами, приходя в себя, и никак не реагировал.
– Или тебе, маменькин сынок, врача позвать? – продолжал сержант. – Я сейчас тебя допрошу, ты ещё не так запоёшь!
Наконец Джон немного очухался и замотал головой, пытаясь сбросить с себя остатки сна. Оказывается, если полицейский не врёт, он находится в камере уже довольно долгое время – опять наступила ночь.
– Что, ты по-прежнему не будешь отвечать? – ухмыльнулся Ворчун.
– Нет, – произнёс Джон, – я все скажу. Понимаете, я был не в себе и не мог нормально говорить. Я в тот момент был не я. Во мне, по-моему, сидит обгоревший человек, у которого на одной руке перчатка с четырьмя когтями-лезвиями.
