Вместе с запиской я сунул в конверт бумажку в пятьдесят долларов, заклеил конверт и написал сверху: "Доне Рейнхарт". Потом вернулся в "Имаго" и протянул конверт бармену, который положил его на полку.
- Если она появится... - начал я.
- Я передам, - поспешил заверить он.
Когда я добрался до отеля, была почти полночь. Только я собрался рухнуть в постель, как зазвонил телефон. Это был Рейнхарт. Я рассказал, что успел сделать за сегодняшний день, и он молча все выслушал. Потом, после долгого молчания сказал:
- Надеюсь, вам удастся что-то сделать...
Он повесил трубку, а я выключил свет, забрался в постель и заснул.
В пять утра меня разбудил телефонный звонок. Впрочем, я не был уверен, который час - мои часы остановились, и о времени я мог судить лишь по серому свету, пробивавшемуся из-за занавесок. Но летом в Калифорнии переход от ночи к дню происходит очень плавно. Телефон прозвенел три раза, пока я нашел, где он стоит. Я приложил трубку к уху и что-то пробормотал.
- Говорит Дона Рейнхарт, - произнес женский голос.
И тут я проснулся мгновенно и окончательно.
Глава 3
На секунду я прикрыл микрофон, чтобы прокашляться, потом выдавил:
- Счастлив вас слышать. А можно с вами встретиться?
Последовала продолжительная пауза.
- Не знаю, - наконец сказала она.
- Не могли бы вы приехать сюда, в отель?
- Нет, я не могу выйти.
- Почему?
- Меня не выпускают.
Мне это показалось нелепым, но не имело смысла вступать в дискуссию.
- Может, что-то можно придумать? - спросил я.
- Ну, ладно... Я в кафе "Кики" в Санта Монике. Могу немного подождать, если вы подъедете.
- Приеду, - заверил я. - Прошу вас, дождитесь.
Названия всех кафе в Калифорнии состоят из четырех букв: Норм, Тони и так далее. Интересно бы знать, почему. Это кафе было большим, пестро разукрашенным и почти пустым: три или четыре посетителя у стойки да одинокая девушка в отдельном закутке в глубине зала. Ее длинные прямые золотистые волосы, схваченные спереди перламутровым гребнем на индейский манер, спадали на плечи. На ней была замшевая куртка с бахромой и короткая складчатая юбка, кожаные сандалии поддерживались зашнурованными крест-накрест вокруг лодыжек ремешками.
Она показалась мне очень худой. Милое продолговатое лицо без всяких признаков косметики, яркие голубые почти не мигающие глаза, которые, казалось, чуть коснувшись вас, тотчас проникали в душу. Все это производило впечатление абсолютной искренности и даже немного пугающей беззащитности.
