Мадлен, вопреки всеобщему мнению, не доводилась ему родной сестрой. Она была его сообщницей и любовницей и дома помыкала им так же, как он притворно ею на публике. Оба они были беспризорными оборванцами и едва выживали на улицах революционного Парижа, когда их подобрал Филипп Лобер. Он удирал с родины, а его сестра заплатила ему большие деньги, чтобы он увез ее двух детей. Он не слишком-то нянчился с малышами, те заболели и умерли. Филипп был очень расстроен этим, ибо дети были ему нужны как предмет опеки, необходимой, чтобы получить доступ к огромному состоянию Дюпонса. И Филипп выдал маленьких тогда Анри и Мадлен за своих племянников. Потом его сестре с мужем отрубили головы на гильотине, и Филипп стал обладателем их банковских вкладов, размещенных за пределами Франции. Беглая троица поселилась в Англии, где была принята с распростертыми объятиями в английском светском обществе: пара сироток и их «дядя», умудрившийся вырвать своих малолетних подопечных из пасти смерти.
В светском обществе первостепенную важность имеют внешний вид и манеры, и Филипп заставил своих подопечных обрести и то, и другое. Филипп был безжалостным, бессовестным типом, лишенным каких бы то ни было моральных устоев, и эти свойства он передал Анри и Мадлен. Эти двое хорошо усвоили его уроки, а дар к обману у них был от природы, и они прекрасно устроились.
– А это что такое? – спросила Мадлен, рывшаяся в бумагах на письменном столе Анри, поднимая два белых конверта из Вестгейт-Мэнора.
– Эти, – Анри небрежно отмахнулся, – я захватил по ошибке. Письма герцогу Джиллингему. Написано «Лично», показались важными. Но там – ничего. Какая-то дура просит совета у герцога о свадебном подарке Тристану с Каролиной.
– Положить их в стопку возврата?
– Не надо. Я взломал на них печати, а восстанавливать нет времени. – Анри продолжал выводить какие-то закорючки на бумаге еще несколько минут, потом отложил перо. – Вот. Закончил, – произнес он с удовлетворением. – Теперь поди ко мне и покажи, как ты соскучилась.
Время шло, а от Моргана вестей не было. Алиса все больше страдала. Мутило ее теперь гораздо сильнее и непредсказуемо. Она уж и не знала, когда ей станет худо и она бросится прочь, зажав рот и задыхаясь от рвотных позывов. Это очень осложняло ее жизнь. Она была уверена, что мистер Уолш считает ее серьезно больной, ибо по два раза на дню, прервав его на полуслове, она вылетала из помещения и ее рвало.
По совету Мейвис Алиса стала носить в карманах платья грубые галеты и грызла их всякий раз, когда ее начинало мутить. Это ей немного помогало, и Алиса была признательна Мейвис, знавшей все, что облегчает страдания будущей матери. Алиса полностью полагалась на ее советы.
