Забирая у него поднос, она спросила как можно более игриво:
– Быть может, вам, месье, принести что-нибудь другое? Поверьте, я счастлива бы была вам услужить… теперь или позднее.
– Что? – Ее многообещающая улыбка не произвела на него никакого впечатления. – Нет, спасибо, ничего не нужно, вы очень любезны, – ответил он подчеркнуто вежливо. – Стюардесса разочарованно удалилась, а он сомкнул глаза в тщетной надежде уснуть, но тут же ощутил знакомую тупую давящую боль в груди. За всю поездку не было ни одной ночи, чтобы его не мучила бессонница, глупо было бы надеяться, что здесь, в самолете, он вдруг сможет хотя бы задремать.
Один банкир, летавший вместе с ним в Таиланд, с которым они успели очень подружиться, твердил Джесону, что тот слишком жестоко себя наказывает.
Эрик Лониман, вице-президент германского инвестиционного банка, вложивший деньги в строительство Джесона в Бангкоке, говорил ему то же самое:
– Тебе, Джесон, нужно больше отдыхать. Вы, американцы, вечно пашете как лошади. А кому все это нужно? Зачем? Ради лишних двух миллионов?
– Просто я люблю свою работу, Эрик, – мрачно ответил Джесон. Еще месяц назад это действительно было правдой. Годами Джесон жил суматошной жизнью, целиком посвятив себя работе… Он гордился тем, что, как правило, умело преодолевал разногласия, возникавшие между банкирами, . юристами, архитекторами, инженерами и инвесторами, которые играли в строительстве самую главную роль. Но в этот раз, когда закончились переговоры по строительству индустриального центра неподалеку от Бангкока, он не испытывал никакого удовлетворения. Вирус вины – такой же лихорадящий и надоедливый, как любая простуда, – поселился в нем. Каждое утро он вставал с ощущением вины. Когда же ночью ложился в постель, то уже знал, что там его поджидает его совесть – неустанная, прожорливая, злобная… Он летел из Лондона в Токио, потом в Манилу, Бангкок, Прагу, Берлин, теперь вот возвращался в Нью-Йорк, но нигде и никогда он ни на минуту не забывал о Миранде. Она была его ночным кошмаром в редкие часы, когда он спал, она не оставляла его ни на секунду и днем. Он возвращался домой из довольно успешной деловой поездки, безумно уставший и окончательно разбитый. Но были в этом мире два человека, которые помогали ему жить, два образа, которые он всегда носил в своем сердце. Одним из них была Хивер, его хорошенькая, упрямая, избалованная дочурка, его гордость и боль, потому что, хотя Джесон и любил ее больше жизни, он понимал, как чудовищно мало ею занимается.
