– Не думаю, что маме понравится, что ты здесь сидишь.
– Послушай, Хивер, если ты не начнешь искать свою корзинку, ты никогда ее не найдешь…
– Да я знаю, где она…
– Неужели? – Касси пристально посмотрела на племянницу. Девочка была бы очень хорошенькой, если бы не это постоянно кислое выражение лица. Волосы малышки по цвету походили на волосы Касси – такие же светло-соломенные, они были завиты в аккуратно ниспадавшие на плечи локоны. Глаза у Хивер были зеленые, материнские. Вообще, она явно очень многое унаследовала от матери: белоснежную, почти фарфоровую, кожу, самоуверенный подбородок, большой рот, величину которого скрадывали очень тонкие губы. Даже голос – уже не по-детски сухой и низкий – напоминал Касси Миранду. Не говоря уже об упрямстве… и своенравности.
– Да! Я заставила новую повариху мне рассказать, – гордо заявила Хивер. – Я пригрозила этой толстой старой корове, что скажу маме, что она нас обворовывает. Папа спрятал корзинку внизу, в одной из ванных, где стирают белье. Но я бы и сама догадалась. Он каждый год прячет ее внизу, думает, я поверю, что это кролик принес! Фу!
– Скажи, ты от рождения такая противная, или ты долго тренировалась, чтобы стать такой? – не выдержав, спросила Касси.
– Что? Что ты сказала? – Хивер раскрыла от удивления рот.
– То, что ты слышала.
«В конце концов, – подумала Касси, – я ничего не потеряю, если скажу ей все, что о ней думаю. Разве что ее расположение. Но зачем оно мне? Как ребенок, который по природе своей должен быть веселым и ласковым, может быть таким раздражительным и ворчливым?»
– Мама! – закричала Хивер. – Тетя Касси на меня обзывается! Я ненавижу ее! Не-на-ви-жу!
Ничего другого Касси и не ожидала.
Пасхальное воскресенье, как успела заметить Касси, не было особенно счастливым в доме Даринов. Джесон исчез куда-то сразу после завтрака. Касси очень обрадовалась, когда Миранда позвала ее к себе и предложила выбрать какое-нибудь платье для церкви. Но Миранда, тут же оставив Касси одну копаться в гардеробной, сама уселась за старинный секретер у окна писать некое «очень важное письмо». Однако, как заметила Касси, Миранда так ничего и не написала, а все сидела, склонившись над чистым листком бумаги с монограммой, нервно вертя дорогую ручку пальцами с аккуратно накрашенными ногтями. В профиль Миранда выглядела очень худенькой: черты ее лица были четко прорисованы, на запястье тонкой руки просвечивали сквозь прозрачную кожу голубые жилки.
