Москва под ударом | страница 42



Он весь обвисал парусиной, коричневолобый, обжаренный солнцем; нестриженой бородой густопсел под природой; все – пил молоко; и читал Уильки Коллинза.


____________________

Надя с серебряной песней увиделась – промельком: в синей кофтенке, расплесканной в ветре, в ажурных чулочках; и глазки сощурила мило, на – «папочку»; бурно возливость выказывал у подоконников: хлопотуном озабоченных мух защемляя и бегая пальцами за длинноногой караморой.

«Папочку» в эдаком виде заставши, от смеха кри-вулькою сделалась:

– Что это вы?

– Так себе…

– За караморой гонитесь.

– Длинные ноги какие.

Карамора оторвалася, оставивши ногу меж пальцами.

– Будет вам!

Заворкотушила; и, раздуванчиком юбки развеявши, громко в ладоши захлопала:

– В лес! Потащила его:

– Погоди, мой дружок, где-то тут, – суматошился он, – котелок, в корне взять…

Котелок захватил: носил в городе шляпу годами он: а, уезжая в деревню, он вырыл из рухляди свой котелок, о нем вспомнив, – изорванный, рыжий; и старый.

– Надели бы шляпу…

Профессор, надвинув на лоб котелок, взявши зонт дождевой, хотя в небе не виделось облак; довольный собой, с себя снял котелок, осмотрел его, снова надел.

– Превосходный убор головной, – говорил рационально.

И, выхвативши носовой свой платок из карманчика, по сапогу запыленному бил, подняв ногу (дурная привычка платком носовым чистить ноги).

7

Сырело и мглело.

Подсосенки, сосенки, малый сосняк; серо-розовый зяблик упархивал в иглы; придуха; елушником пахло: Надюша визжала арфичными звуками и нагибалась к лиловым, к еловым, к уже набухающим шишкам.

– Сосновые шишки, – не шишки: сушишки!

– Как так?

– А еловые шишки – лиловые шишки; так гладкая шишка – елшишка; а эта вот, – и показала она шишку с коричневым, гладким, сплошным, золотистым загаром, – ершишка: заёршилась.

Эти слова ему были приятны:

– Дочурочка!

В шишку он внюхался: шишка – смолистая; шишка – душистая; Наденьке очень полезно вдыхать этот воздух: сухой ведь плеврит!

Поскользнулся: рассклизился широкошляпный подъяб-лочник под башмаком; синестволыми соснами бор засмолел и нахмурился: сучник – прямой, строевой; и лиловая баба с белясым оплечьем в передник сушняк набирала.

Профессор устал: он уселся со вздиркой мохров прямо в мох, – на карачки; и – тыкнувши в мох карандашик, на Наденьку вздернулся:

– Да!

– Что вы там? '

– Добродетельный очень мураш.

Красно-карий мураш, встав на задние лапки, вертел двумя усиками. Оттащила:

– Опять!

Точно он собирался писать сочинение: «Жизнь муравьев».