– Нечего на меня так смотреть, Нат, – сказала Лавиния, как только он перевел на нее взгляд. – Я же не отказалась от поездки. Скажу даже, что охотно на нее согласилась, потому что хотела увидеть Лондон и посетить все здешние галереи и музеи. Я даже признала, что будет нелишним одеться у модистки, которая, вероятно, знает свое ремесло – во всяком случае, Маргарет всегда отзывается о ней с похвалой. И конечно, любопытно побывать на балах, чтобы посмотреть на все безрассудства и глупости человеческой натуры, представленной ее самыми богатыми и привилегированными членами. Но ничто не заставит меня – я предупреждаю, ничто! – участвовать в ярмарке невест. Благодарю покорно, но я не выставляюсь на продажу!
Натаниель только вздохнул про себя: да уж, Лавинию никак не назовешь серой мышкой. Ее красота приводила в изумление. Она была ошеломляюще красива, что было поразительно, так как в детстве она отличалась копной ярко-рыжих, цвета морковки, волос; в ранней юности, еще до отъезда Натаниеля из дома, она вымахала в высокую тощую девицу с довольно резкими манерами, к тому же лицо ее отнюдь не красили веснушки и зубы, казавшиеся слишком крупными для ее худого лица. Но, вернувшись домой, он нашел, что цвет ее волос загадочным образом трансформировался и они стали напоминать блеск пламени, что веснушек нет и в помине, что зубы, крепкие, белые и ровные, теперь великолепно сочетаются с чертами лица и только усиливают его очарование, а формы ее тела пришли в великолепную пропорцию с ростом.
Она упорно – а ей было уже двадцать четыре года – отказывала практически каждому подходящему, а также и не очень подходящему жениху из ближайшей округи Боувуда, не говоря уже о приезжих, которые по той или иной причине оказывались в их краях и потом уже мечтали только о том, чтобы вернуться домой с рыжеволосой невестой.
Лавиния всегда заявляла, что не намерена выходить замуж никогда и ни за кого. Натаниель начинал ей верить, отчего будущее представлялось ему унылым и безрадостным.
– Не стоит так убиваться, Нат, – сказала она ему. – Ты моментально избавишься от меня, стоит тебе решиться и пренебречь условиями отцовского завещания и выдать мне мое наследство. Слава Богу, мне уже двадцать четыре!
– Лавиния! – Джорджина укоризненно покачала головой: будучи образцово воспитанной леди, она не любила, чтобы люди всуе произносили имя Божье, тем более никогда не делала этого сама.
– Повторяю, двадцать четыре года – а я не имею права воспользоваться своим наследством, пока не выйду замуж или пока мне не исполнится тридцать лет! – возмущенно продолжала Лавиния. – И как только отец додумался включить в завещание такое условие? Просто средневековье какое-то!
