— Осмелюсь спросить, синьор, но что делать с нею?
— С кем? — буркнул Аретино, не оборачиваясь.
— С Джильей!
— Тьфу! — плюнул Аретино, метнув через плечо яростный взгляд. — Да брось ее в канал — и все заботы.
Смешались три довольно громких звука: издевательский смешок Луиджи, жалобный стон Джильи — и протестующий возглас Троянды, которая вырвала свою руку и отскочила, переводя возмущенный взгляд с Пьетро на его будущую жертву.
— Да ведь она на грани смерти! — вскрикнула девушка.
— Ну и что? Меньше будет мучиться, — хладнокровно заметил Аретино, спускаясь на ступеньку ниже и пытаясь вновь поймать руку Троянды. Но та не далась и глядела с таким осуждением, что Аретино вновь взъярился.
Да чего ты хочешь, я не понимаю? — взревел он. — Ты соображаешь, за кого заступаешься?! Эта тварь два года назад уже была мною подобрана точно в таком же состоянии, как теперь… нет, еще хуже, потому что у нее была чахотка, и, не пожалей я ее, она и месяц бы не протянула. Я поддался человеколюбию, этой своей знаменитой слабости, дал ей приют, позвал докторов. Ее вылечили. Ей пригласили учителей. Она ни в чем не знала отказа! Но не прошло и нескольких месяцев, как она соблазнила самого любимого, самого талантливого моего ученика. Лазарио Цезаро. Это он назвал ее Джильей, а на самом деле она — Пьерина, Пьерина Риччья, жалкая плебейка, незаслуженно вознесенная судьбой и вновь сорвавшаяся в бездны порока. По ее наущению Лазарио украл у меня шкатулку с драгоценностями на пятьдесят тысяч дукатов — ты слышишь? Пятьдесят тысяч! Целое состояние, баснословная сумма! — и бежал вместе с этой тварью, которая тоже прихватила немало из того, что ей не принадлежало. И вот теперь я вижу ее снова — кучей тряпья она валяется у моих ног и молит о милосердии, в то время как Лазарио погиб… а мне его так не хватает! — Он резко умолк, словно не в силах был справиться с дрожью в го лосе. — Да мне следовало отдать ее Совету десяти, чтобы ее вместе с другими ворами без церемоний задушили в черных мешках в тюремных подвалах Дворца дожей. А я хочу умертвить ее быстро и безболезненно. Ты сама говоришь, что часы ее сочтены…
— Вот именно! — перебила Троянда. — О Пьетро, разве ты бог, чтобы решать, кому когда умереть? Будь милосерден, прости эту несчастную, как прощал своих врагов наш Спаситель и завещал нам. Пусть она умрет в покое.
Откровенная скука выразилась в глазах Аретино.
— В покое! — возопил он, вновь воздевая руки. — В по кое для кого?! Тащить умирающую в мой дом… Кто, позволь тебя спросить, будет ухаживать за этой рванью? Я не могу приказать этого ни одному из своих слуг — они убегут прочь с криками ужаса, да вдобавок у каждого есть свои обязанности.
