— Что жемчуг! Жених наш небесный хочет от своих невест самого богатого приданого — девственности. Вечного уныния плоти! Уж поверь — он забирает у нас, требуя воздержания, такую радость, что и жемчуг, и кружево, и вкусная еда — ничто по сравнению с этим.
— Вы так говорите… — испуганно шепнула Дария, — вы так говорите, как будто сами однажды… однажды испытали грех!
— Однажды? — недоуменно спросила Цецилия. — Почему только одна… — Она благоразумно ухватила продолжение на самом кончике языка и сказала просто: — Я знаю, о чем говорю. Поверь. И слово «грех» тут совершенно неуместно, если женщине приходится выбирать между смертью — или мужчиной. Поверь, на весах небесных любодеяние — сущая ерунда по сравнению с самоубийством!
— О господи… — прошептала Дария, и глаза ее, чудилось, сделались еще больше, засияли еще ярче от нахлынувших слез. — Ох, какая вы добрая, ма… то есть, я хочу сказать, ваше преосвященство! Я всегда думала, что вы меня недолюбливаете, что вам все равно, есть я на свете или нет, а вы… вы…
Она принялась вытирать слезы, что оказалось очень кстати, ибо дало Цецилии время справиться со своим лицом.
Что ж… в приметливости этой девчонке не откажешь. И похоже, она не такая уж простушка, как кажется… нет, все же дура, дура, если считает Цецилию доброй. Быть доброй к своей сопернице?! Да Цецилия своими руками надела бы Дарий петлю на шею, причем выбранная ею веревка не порвалась бы под весом и пятерых таких скромниц! О, если бы Дарий удался ее замысел… если бы чертову Катарину не принес дьявол… как все могло бы сложиться удачно! А теперь — теперь игра проиграна. Даже если начать сокрушаться вместе с Дарией о смертном грехе, загубленной душе и адском пламени, даже если подтолкнуть ее к новой, более результативной попытке… все будет напрасно. Аретино тотчас проведает об этом (ибо нет ничего на свете, что могло быть от него скрыто!) — и не простит Цецилию. Девчонка ему понравилась, ясно. Он сказал, что вернется. И подвязку не потерял, а оставил в залог будущей встречи…
Тут Цецилия вдруг почувствовала, как волосы у нее медленно поднимаются дыбом. Не намекнул ли Аретино. что знает доподлинно: у Цецилии тоже есть такая под вязка! Она сделана из голубого бархата, и подбита голубым шелком, и скреплена золотой застежкою, и украшена крошечными золотыми колокольчиками, которые издают очаровательно-таинственный перезвон, когда, на бросив свою фиолетовую накидку и распустив волосы Цецилия берет магический кубок и открывает книгу заклинаний, бормоча «формулу отречения»:
