– Вот увидишь, к ней в ложу потянется вереница поклонников, чтобы сказать bon soir. Уверен, что я не затеряюсь в этом столпотворении.
– Тем более тебе следует пойти. Или ты хочешь уступить такую хорошенькую девушку кому-то другому?
Люсьен всерьез задумался над этим вопросом. Разумеется, у него не было шансов помешать Энни Уэстон влюбиться в кого-нибудь из многочисленных соискателей ее благосклонности. У него не было на это права, как и желания увиваться возле нее. Но он испытывал страстное желание быть рядом с ней. Теперь, снова увидев ее, Люсьен понял, что готов многим пожертвовать ради того, чтобы провести с ней несколько бесценных мгновений. Пусть даже она возненавидит его за это.
Первый акт окончился, бархатный занавес упал на сцену. Люсьен встал, поцеловал на прощание мать, обменялся для приличия любезностями с отцом, братом и сестрой и вышел из ложи, прежде чем в нее хлынули первые поклонники Рене, Он вышел в фойе, быстро поднялся на ярус, где была ложа Кэтрин Гриммс, и, пробормотав себе под нос: «Будь проклята осторожность!» – вошел внутрь.
– Мистер Уиклифф, вы вынудили меня рассказывать о себе на протяжении всего первого акта! – весело воскликнула Энни. – Вы меня смутили, и дядя Реджи смотрит неодобрительно.
– Надеюсь, он не станет журить вас из-за меня. Клянусь, я никогда не думал, что так люблю «Севильского цирюльника».
– Вы всегда находите нужный ответ? – заметила Энни.
– Вы же знаете, я писатель, – улыбнулся в ответ Джеффри Уиклифф, и в уголках его карих глаз появились лучики морщин. – В опере я всегда чаще с кем-нибудь разговариваю, чем слушаю спектакль, но никогда прежде мне не везло оказаться рядом с очаровательной девушкой, которая была бы так увлечена происходящим на сцене, мисс Уэстон.
– Вот как! А разве вам не понравилась опера? – рассмеялась Энни. – Как неучтиво с вашей стороны признавать это! Впрочем, мне очень приятна ваша искренность, которая давно вышла из моды. Но скажите, если вы не поклонник драмы и музыки, то зачем пришли сюда?
Энни почувствовала, что кто-то вошел в ложу, но не хотела прерывать разговор с мистером Уикпиффом и предпочла не замечать визитера как можно дольше, насколько допускали рамки приличия.
– Я хожу в оперу, потому что так принято. Мне нравится наблюдать высшее общество, когда публика, причудливо украшенная драгоценностями, разыгрывает заранее расписанные роли. Мною движет природное любопытство журналиста.
– И природный цинизм, я полагаю. – Энни бросила на него проницательный взгляд. В черном вечернем костюме и с традиционной белой гарденией в петлице, он казался ей не таким, как все. К его прямым, песочного цвета, волосам, к открытому, привлекательному, чисто американскому лицу с ясными глазами и квадратным подбородком больше подошли бы высокие ботинки и штаны из кожи буйвола. – Однако вы одеты как и другие, мистер Уиклифф… А вы какую роль играете?
