— Это мои… — начал было Гарри, но дядя Вернон демонстративно изорвал письма на мелкие кусочки.
В этот день дядя Вернон не пошел на работу. Он остался дома и заколотил прорезь для писем.
— Увидишь, — объяснял он тете Петунии сквозь гвозди во рту, — если они не смогут доставить их, они прекратят.
— Я в этом не уверена, Вернон.
— О, ты не можешь знать, Петуния, как поведут себя эти люди, мозги у них устроены иначе, чем у нас с тобой, — сказал дядя Вернон и ударил по гвоздю куском торта, который подала ему тетя Петуния.
В пятницу пришло немного-немало двенадцать писем. Поскольку их не смогли опустить в прорезь, то просунули под дверь, а также в боковые щели, и еще несколько забросили в окошко ванной на нижнем этаже.
Дядя Вернон снова остался дома. После сожжения писем он вооружился молотком и гвоздями и забил дощечками все щели во входной двери и на заднем крыльце, так что никто уже не мог выйти наружу. Во время работы он напевал «и враг бежит, бежит, бежит» и вздрагивал от малейшего шороха.
В субботу ситуация стала выходить из-под контроля. Двадцать четыре письма для Гарри пробрались в дом, будучи вложены внутрь каждого из двух дюжин яиц, которые тетя Петуния приняла из рук крайне озадаченного молочника через окно гостиной. Пока дядя Вернон возмущенно звонил на почту и в молочную лавку, пытаясь отыскать виновных, тетя Петуния пропускала письма через мясорубку.
— Кому это так приспичило пообщаться с тобой? — спрашивал озадаченный Дудли.
С утра в воскресенье дядя Вернон спустился к завтраку с видом усталым и даже больным, но все-таки счастливый.
— По воскресеньям не носят почту, — весело пропел он, намазывая мармелад на газету, — так что этих чертовых писем…
При этих его словах что-то со свистом вылетело из трубы и стукнуло дядю по затылку. Следом из камина как пули полетели письма, тридцать, а может быть, сорок штук. Все пригнулись, один Гарри бросился, стремясь поймать хотя бы одно…
— ВОН! ВОН!
Дядя Вернон ухватил Гарри поперек туловища и выбросил его в холл. Тетя Петуния и Дудли вылетели из кухни, закрывая лица руками, и дядя Вернон захлопнул дверь. Слышно было, что письма продолжают сыпаться из трубы, отскакивая от пола и стен.
— Значит, так, — сказал дядя Вернон, стараясь сохранять спокойствие, но в то же время выдирая клочья из усов, — чтобы через пять минут все были собраны. Мы уезжаем. Возьмите только самое необходимое. Без возражений!
С ободранными усами он выглядел так страшно, что никто и не решился возражать. Через десять минут они уже проломили себе путь сквозь заколоченные двери и мчались в машине по шоссе. На заднем сидении всхлипывал Дудли, получивший от отца подзатыльник за то, что задержал отъезд, пытаясь упихнуть в рюкзак телевизор, видеомагнитофон и компьютер.
