Отсюда хорошо был виден темный холм университета, вырастающий из зеленого буйства деревьев. Саркис посмотрел налево: там, далеко впереди, проблескивала река и радуга почти касалась ее.
— Радуга наелась человечины и теперь пьет воду, — изменившимся голосом пробормотала Ксения.
Распустив рыжим пламенем волосы, она смотрела на радугу сквозь растопыренные пальцы и медленно водила пятерней перед глазами. Однажды Уля видел, как бабушка так же смотрела на блики в воде. Он тоже растопырил пятерню и повел перед глазами. Между пальцами образовалось слабое марево, но сколько он ни вглядывался, разобрать ничего не мог.
Ксения опустила ладонь и повернулась к Саркису.
— Все у вас будет хорошо сейчас, все у вас будет хорошо завтра, но через много лет все кончится очень плохо.
— Что кончится? — спросил Саркис.
— Все. — Потом, словно удивляясь себе, добавила: — Ну, все!
Взгляд Саркиса остановился на крыше здания. Там, где пронзенная птица распластала крылья, появилась еще фигура, но не птичья. К струнам был привязан за руки человек. Видно было, как он мотал головой.
— Арфу не видел? — спросила Ксения, посмотрела туда и охнула.
— Не надо бежать, только не бегите, — вполголоса уговаривала Ксения. Но, незаметно для себя, они убыстряли шаги и последние этажи проскочили бегом, даже ветер загудел в ушах. Потом, отдышавшись, Саркис сообразил, что не так уж и быстро они спускались. Не ветер это гудел.
В квартире Ксения откинула крышку зеленой коробочки на стене в прихожей. Положила палец на красную кнопку.
— Что за шум? — спросил дед Эжен, выходя из кухни.
— Человек на крыше, — ответил Уля, — привязан к арфе.
Старик почесал подбородок, взял кепку.
— Схожу, посмотрю, что он там делает.
— Не пущу. Сейчас патруль вызову! Ты голову себе сломаешь.
— Не сломаю. Я в театре часто бывал до оползня, внуков водил. Пожарная лестница уцелела, а к ней широкая балочка ведет.
— А ты откуда знаешь? — с подозрением спросила Ксения.
— Не тебе же одной по руинам лазать! — засмеялся дед Эжен.
— Мы с вами… — начал Петро, но дед Эжен цыкнул на него.
— Если через полчаса не вернемся, зови патруль.
Он накинул на себя куртку и, виновато глянув на Ксению, ушел на кухню, а через минуту вернулся.
Пока он ходил, Ксения достала чистый, но мятый платок и разодрала на две половинки. Одну повязала на левую кисть, а вторую, после минутного раздумья, протянула Уле. Уля понимающе кивнул и затянул ее у себя на правом запястье.
— Бабушка к нитке хлебный мякиш подвешивала, — сказал он. — Если было плохо, я нитку обрывал, и бабушка мне звонила. А когда она заболела, у меня нитка оборвалась.
