– А мы что, привыкли в бирюльки играть? Я тебе сразу сказала, что за двадцать кусков придется попыхтеть. Или ты думаешь, что это первый случай, когда мои люди своей жизнью рискуют? – обиженно сказала Валандра, выпуская дым в потолок.
– Да ладно тебе, Валентина, тебе, прям, ничего сказать нельзя. Что-то ты очень чувствительная стала…
– Это плохо? – с вызовом спросила Вершинина.
– Неплохо, если тебе это не мешает с людьми общаться и работать.
– Могу тебя, Миша, заверить, что это не бабская сентиментальность и не уязвленное самолюбие! Просто я немного устала. А тут еще с Максимом что-то творится… Да и за Алискера я вчера перенервничала…
– Может, по стопарику? – Мещеряков выпятил губы. – Ну че молчишь?
Он открыл сейф, достал оттуда початую бутылку «смирновки» и две рюмки. Потом прошел к холодильнику, вынул банку ветчины и тарелку, на которой аппетитно сочно краснели соленые помидоры.
– В собственном соку! – причмокнул толстыми губами Михаил Анатольевич. – Вот и мы с тобой в собственном соку варимся, а, Валентина?
– Пришла сегодня на работу пораньше, хотела поразмышлять в тишине, так нет же, разве Михал Анатолич даст…
– Давай, давай, подсаживайся. Щас твою меланхолию как рукой снимет, можешь уж мне поверить. Да ты не бойся, у меня «Уинтафреш» есть, термоядерная!
Мещеряков лихо вскрыл консервную банку и разлил водку по рюмкам.
– Неплохо ты, Миша, устроился… – усмехнулась Валандра, усаживаясь за стол.
– Сам о себе не позаботишься… Ну, хватит демагогию разводить, – он поднял рюмку.
Вершинина взяла свою.
– Это из запасов Тамары Петровны? – осторожно постучав по хрустальному стопарику, поддела она шефа.
– Фу-ты, Валентина! В такой знаменательный миг, ты, понимаешь… Ну ее к лешему, Тамару Петровну! Устроила мне сегодня истерику…
– А что такое?
– Да я Ладу ее не выгулял, ну она в переднем углу и наложила прямо на ковер, ха-ха! – Из глаз Мещерякова брызнули слезы. – Ну, – выдохнул он, – за тебя! Хоть ты иногда строптивость свою проявляешь, а че греха таить, люблю я тебя!
Мещеряков одним махом опрокинул содержимое рюмки в рот. Крякнув от удовольствия, он впился своими губами-лепешками в сочную помидорину. Сок заструился у него по подбородку.
– А ты че рот полощешь? Выпей и дело с концом!
Вершинина осушила рюмку и взяла кусочек ветчины.
– Эх, хороша «смирновка», мягкая, как женские ягодицы! – попробовал сострить Мещеряков.
Вершинина рассмеялась.
– Ты, Миш, поэт!
– Ты лучше мне скажи, – резко сменил тему разговора Михаил Анатольевич, – что делать собираешься?
