– Что такое? Что случилось? – спросила Марси, уже заранее боясь услышать ответ.
– Заходите, заходите, – сказал Вито. – Роз, зайди в дом. Случилось несчастье, Марси.
– Господи, ну что же случилось? Дядя Вито?
– Это Джо. Несчастный случай. Хлопушки от фейерверка. Они взорвались. Он загорелся, и его рука, ну, его рука пострадала. Мы еще не знаем, насколько все серьезно. Твои родители сейчас в госпитале. Ты можешь остаться у нас. Переночуешь. Они, должно быть, доберутся до дома очень поздно.
Роз всхлипнула.
– Да, оставайся сегодня у нас. Ох, Боже мой, – она приложила руку к груди, как будто хотела таким образом уменьшить сердцебиение. – Бедное дитя. Наш Джо. Ужасно. Ты можешь занять комнату Антонио. Я дам тебе ночную рубашку. Ах, Господи, это так ужасно.
Роз проводила Марси наверх, в комнату ее двоюродного брата, сейчас свободную, за исключением тех дней, когда он на выходные неожиданно приезжал из Форт-Дикса, и дала ей ночную рубашку и халат.
– Ты можешь спуститься и выпить горячего молока, если хочешь. Пойдем вниз и побудем вместе, пока ты не ляжешь спать. Хорошо, Марси, дорогая?
– Конечно, тетя Роз. – Она привязала воздушный шар к ручке двери чуланчика. В коленках появилась странная дрожь, и какая-то слабость охватила ее.
«Бедный маленький Джо. Бедный испуганный маленький Джо». Одна и та же мысль бесконечно вертелась у нее в голове. Она свернулась в клубок на кровати Антонио, и хотя она собиралась спуститься вниз, не могла заставить себя подняться. «Бедный испуганный маленький Джо» – вот все, на что она была способна. Через час ее разбудили голоса внизу. Плакала мама, это она поняла, причитала тетя Роз, папа тяжело вздыхал. Сквозь эти звуки слышался голос дяди Вито, который безуспешно старался всех успокоить. Марси села в кровати, пытаясь избавиться от путаницы в голове. Воздушный шар уже слегка опал, и рожица, черты которой исказились, сжалась и сморщилась, смотрела на нее с болью и удивлением. Ей понадобилось несколько минут, чтобы собраться с мыслями и спуститься вниз.
Через тринадцать недель Джо выписали из больницы. Чтобы восстановить его руки и лицо, покрытые пятнами, обесцвеченные, с переплетениями узловатых шрамов от ожогов, требовались мучительные операции. Его обожженные волосы стали отрастать, за исключением тех мест, где мешали шрамы. Он лишился трех пальцев на правой руке, которые не вырастут уже никогда. Конни Ди Стефано не сказала Винценто ни слова с той страшной ночи. Ни о чем другом она не могла думать. Она считала, что это преступление. «Они заставили его поджечь это» – говорила она Роз снова и снова. «Она превратила его в маменькиного сынка, – Винни, с мокрыми от слез глазами, жаловался Вито – своему шурину, другу, партнеру, а теперь еще и утешителю. – Я хочу только, чтобы он не был так напуган все время. Боже всемилостивый, я только хочу, чтобы он иногда улыбался!» Винни понимал, что приговор вынесен и обжаловать его невозможно. Он прочел это в молчании своей жены…
