Его споро оттащили внутрь колесничного круга и посадили, прислонив к треножнику с варварским штандартом.
Никому, даже Шани, казалось, не было до него дела, ведь варвары наседали со всех сторон.
Немногочисленные гвардейцы являли собой страшное зрелище - израненные, залитые кровью и потом, разгоряченные боем, они курились густым белым паром, и каждый из них сражался будто бы в мареве. А может быть, это марево лишь грезилось Брану наяву…
Ясность сознания то возвращалась к огдоберу Ларсы, то оставляла его. Надолго ли? Бран не мог сказать определенно.
Но кое в чем он был все же уверен.
По правую руку от него посвистывали стрелы. Значит, конные лучники все же вышли к дубраве и как следует пристрелялись.
Там, где еще в начале боя в колесничном круге открылся просвет, громоздилась теперь облая, жутковато пошевеливающая щупальцами еще не вполне мертвых рук и голов, груда тел высотою в полтора человеческих роста.
Когда Хенга и его пехотинцы уже выдохлись, не дойдя до колесничного круга десяти шагов - они буквально завязли в гуще израненных глевов, - откуда ни возьмись появились Сротлуд и его сыновья.
- С ними вождь глевов Имынь! Сротлуд предлагает отпустить его в обмен на то, что варвары уберутся восвояси! - сообщила Брану наконец подошедшая к нему Шани. - Вы утверждаете эти условия?
Воинская спесь велела Брану отказаться и отдать приказ биться до последнего. Но губы и гортань не слушались огдобера Ларсы. Все, что он смог сделать - это утвердительно кивнуть.
Пришла ночь.
Свет полной луны освещал берег Пенны и поросший ельником холм. На его продуваемой колючим ветром вершине стояла молодая женщина. Лицо ее было изможденным, усталым, из-за чего она казалась старше своих лет. Женщина была одета не по погоде - кожаные брюки и измазанная кровью холщовая рубаха.
Это была Шани.
Перед ней, прямо на снегу, раскинув руки, лежал Бран, из груди которого на ладонь выдавался обломок глевского меча. Глаза Брана были закрыты.
Бран перестал дышать совсем недавно - когда Шани, выбиваясь из сил, тащила его на вершину холма. Но Шани это как будто не тревожило. Она стояла недвижно, словно состязаясь в безмятежности с храмовыми изваяниями.
Ее взгляд был обращен внутрь себя. Ее лик был печальным и сосредоточенным.
Наконец что-то нарушило мертвенный покой Ледовоокой.
Она подняла глаза к небу. Вынула из-под рубахи амулет с изображением Матери Смерти, висевший у нее на шее, и страстно приложилась к нему губами.
