Я не успокоил себя, но очень неловко ушел в то утро в свой отель, отступил в дыру, стесняясь даже смотреть на Дженни. Мужская гордость, знаете. Нет ничего более мучительного, чем ущемленная мужская гордость. Хуй не стоит, или хуй маленький — испепеляющие открытия для мужчины, даже открытие ребенком в первый раз существования смерти не сравнится по своему ужасу с этими проблемами. Я был подавлен. «Хуй не стоит». И никакие, здравые, нужно сказать, ссылки на зверскую еблю с Реной и другими, чуть более отдаленными по времени существами женского пола, помню, меня не успокоили, хотя и пролили несколько капель бальзама на рану.
В элевейторе со мной подымался старик, я случайно взглянул на него… Бррр! Ухо — кровавая язва в струпьях, тронута язвами и щека. Полноса сгнили. «И как только таким экземплярам позволяют свободно разгуливать по улицам и отелям», — подумал я. И тут же мелькнуло в голове ироническое: «Вот у него, наверное, стоит, как дубина, и всегда». Я даже рассмеялся своему собственному черному юмору.
Я не звонил Дженни два дня. Позвонила она сама.
— Приходи, у меня есть для тебя сюрприз, — сказала она своим обычным или даже, как мне показалось, несколько лукавым голосом.
Я пошел. Другой бы не пошел, я же всегда иду, даже если впереди позор. Я смелый, или, может, я глупый, я иду.
Сюрприз. Сюрпризом оказалась анкета доктора Кришны, в общей сложности вопросов, наверное, триста, можете себе представить, я не преувеличиваю. Индийский жулик хотел знать все о пациенте, чтобы потом легче было устраивать свои индийско-цыганские фокусы. Ты уж и забыл, что там в анкете писал, а он вдруг ласково объявляет, глядя тебе в душу своими проницательными глазами: «А вот у вас, господин, дядя по матери был алкоголик, или бабушка по отцу была сумасшедшая…» Несмотря на хуевые мои дела, я очень смеялся, читая анкету, смеялась и Дженни, однако строгим тоном заявила все же, что завтра с утра мы первым делом начнем заполнять анкету.
В доме, с точки зрения Дженни, еды не было, и потому мы пошли в ресторан. С моей точки зрения, холодильник был полон и можно было просуществовать на имевшиеся в доме продукты добрых несколько недель. Но я с ней не спорил, у нее было сознание американской девушки, я же был писатель-иностранец, борющийся с нуждой.
В ресторане Дженни вдруг расклеилась, стала жаловаться на боль в спине, и мы вернулись домой очень скоро. Чувствуя свою вину, я предложил своей неебаной подружке массаж, как бы в виде компенсации, и мы отправились в ее комнату, я, честно говоря, со страхом.
