— Очень надеюсь, что мы все найдём общий язык, потому что так важно не испортить рождения театра! Говорят, что дельфины — весьма разумные и общительные животные. Последуем же их примеру и будем счастливы.
Гул одобрения раздался в ответ. Речь достигла своей цели. Все чувствовали себя в глубине души польщёнными и наперебой обменивались добрыми пожеланиями.
— А теперь, — закончил Перигрин, — взглянем на декорации Джереми Джонса и поднимем бокалы за успех нашего смелого предприятия. Сегодня великий день!
* * *
После прослушивания пьесы предстоял небольшой вечер, устроенный руководством на должном уровне. Он был организован в круглом фойе, причём «Парижский бар» лучился прежней славой. Бармен сверкал белоснежной рубашкой, ярко-красным жилетом и золотой цепочкой часов. Рукава его помощника были закатаны до самых плеч, как у колоритного персонажа из «Нашего общего друга», а вполне современная форма официантов не выпадала из общего стиля благодаря лёгким викторианским штрихам. Вдоль стойки красного дерева были расставлены бронзовые ведёрки для шампанского, и взгляд не мог налюбоваться на букеты из темно-красных роз с листьями папоротника.
Роль хозяина исполнял мистер Гринслэд. Кроме актёров, Джереми, Уинтера Морриса, агентов по связям с общественностью, сценического директора и его ассистента, присутствовали шестеро финансовых тузов из того странного круга, про который мистер Моррис, широко раскрыв глаза, выразился, что «с социальной точки зрения, выше не бывает». Из намёка, обронённого мистером Гринслэдом, Перигрин заключил, что за их присутствием угадывается фигура мистера Кондукиса, который, разумеется, не снизошёл до появления в фойе. Да они и не скрывали своей осведомлённости касательно того, кто является, так сказать, верховным ангелом-хранителем театра «Дельфин».
— Очередная причуда В.М.К., — заметил один из них. — Мы все были страшно удивлены. (Интересно, кто это «мы», — подумал Перигрин). Впрочем, у каждого свои забавы.
Более откровенного комментария Перигрину слышать не доводилось.
— Для нас это вопрос жизни и смерти, — ответил он. Собеседник окинул его насмешливым взглядом.
— Вот как? Ну что же, вполне вас понимаю. Надеюсь, все будет хорошо. Хотя лично мне до сих пор непонятен столь неожиданный всплеск фантазии В.М.К. Мне всегда казалось, что он вообще не склонен предаваться воображению.
— Я его практически не знаю, — сказал Перигрин.
— Уверяю вас, что и никто не знает, — вступил в беседу ещё один из присутствовавших. — Его жизнь загадочна, как надпись на старинной монете.
