Сирмаи с серьезным видом потянулся через стол.
– Ну-ка, покажи! – И, посмотрев исполнительный лист и донесение полиции, вернул бумаги. – Сами его выбирали! – пожав плечами, хмуро сказал он.
– Но послушай, Йожи!.. – вскочил Гутхабер в растерянности.
Сирмаи отмахнулся:
– Чего уж там! Ты считаешь это чем-то чрезвычайным? – Он закурил сигарету и уже другим тоном продолжал: – Я просмотрел несколько дел. Известная логика, несомненно, имеется в тех решениях и постановлениях, которые за это время издал бургомистр. Известная! – это слово он подчеркнул и, неожиданно повысив голос и показывая на документы в руках Гутхабера, не горячась и довольно сухо, пояснил: – Но совсем особая логика! Разве ты не видишь? Логика босяков!..
Гутхабер все еще не мог прийти в себя от волнения.
– А вот когда ты поглубже разберешься во всем…
Не обратив внимания на его слова, Сирмаи продолжал:
– Я просмотрел «Официальный бюллетень» за прошлые месяцы и кое-какие документы. И вижу, что с точки зрения законности здесь все гладко. Я не заметил ничего, что выходило бы за рамки прав, предоставленных бургомистру…
– Но позволь, если бы ты знал…
– Но ведь вы-то здесь были, в конце концов! Вы же – национальный комитет! Разве не так? Мне не его поведение непонятно, а ваше!
– В октябре с трех моих домов на улице Фё полностью растащили черепицу…
– Вот я и спрашиваю: вы-то где были?
– …бургомистр издал распоряжение, которым под свою личную ответственность разрешал безвозмездно использовать черепицу с крыш разрушенных домов…
– Не этого… не этого механика считаю я ответственным за сознательное и довольно хитрое нарушение целого ряда законов… Однако продолжай! Это уже интересно: средь бела дня растаскивать уцелевшую черепицу!
– …для того, чтобы покрыть поврежденные крыши домов, годных для жилья. Он сказал, что тот, кто до наступления зимы…
– А ну-ка, расскажи, расскажи подробнее! Я тебя слушаю. Это очень интересно!
Служащий городской управы Руди Янчо свернул с улицы Фё на проспект Ракоци в тот самый момент, когда Гитта выходила из дверей магазина мод. Молодой человек с девичьим лицом и очень светлыми волосами густо покраснел, не смея тронуться с места. Гитта уже сделала движение, чтобы пройти мимо, но, заметив его беспомощность и какое-то детское замешательство, она, осененная внезапной мыслью, пошла прямо на него. Мило улыбаясь и уже издали протягивая ему руку, Гитта сказала:
– Сервус,[2] Руди!
Молодой человек не сразу смог ответить на это приветствие и едва слышно прошептал:
