Однако перед тем как отправиться в путь, Астольфо вооружился шпагой, которую именовал «Избавительницей». На этот раз он не пытался рядиться торговцем пряностями, а вместо этого надел обычный костюм: красновато-коричневый камзол и панталоны, а также мягкие сапоги, в широких голенищах которых прятались просторные карманы. В руке он держал свернутый футляр из мягкой кожи, в котором обычно носил большие карты.
Мы неспешно шествовали на убогую городскую площадь, окруженную сонными лавчонками портных, сапожников и лудильщиков.
Добредя до студии Максинио, мы постучались. Дверь отворила та же самая девочка. Теперь, по приказу Астольфо, я пристальнее присмотрелся к ней, но ничего нового не обнаружил: худенькое невысокое создание с черными волосами и огромными темными глазами, сиявшими, словно мокрый обсидиан. Поношенное серое платье судомойки надежно скрывало ее фигуру.
Она повела нас в репетиционный зал. Там все было как раньше: строгая наставница грубо орала на подопечных, скучающий лютнист лениво перебирал струны инструмента, Максинио, сидя на кожаном походном стуле, громко отбивал ритм короткой тростью с серебряным набалдашником.
Нужно сказать, что при виде нас он отнюдь не засиял от радости.
- Опять ты, Астольфо! - рявкнул он. - Похоже, ты, неведомо отчего, чувствуешь себя обязанным оказывать мне честь своим присутствием.
- Доброго тебе утра, - смиренно поклонился Астольфо.
- Никак ты пустил с молотка свою лавку пряностей? Вижу, сегодня ты обрядился в более привычное платье.
- Сегодня я защищаю интересы свои, а не чужого торговца.
- Которого вообще не существовало, - вставил танцмейстер.
- Совершенно верно. Но ведь ты не в обиде, поскольку с самого начала не верил моей истории. Да и как можно обмануть столь проницательного человека?
- А вот теперь я носом чую очередное мошенничество, - отрезал тот. - И предупреждаю: если мне надоест терпеть твои жалкие махинации, заставлю своих девушек выкинуть тебя из окна. Кроме того, они не прочь отправить той же дорогой этих двух негодяев, которые липнут к тебе, как сережки к мочкам ушей.
- Умоляю о милосердии, - не сдавался Астольфо. - Посмотри, какой чудесный день: позор, если он будет омрачен насилием. Я пришел только сообщить сведения, которые вряд ли тебе известны.
- То есть явился поделиться сплетнями? Не надейся, что я заплачу тебе за твои «сведения».
- Я всего лишь прошу взглянуть на рисунки, которые принес с собой. Интересно, что ты о них скажешь?
