И надежды нынешней русской словесности не в обольщении кентаврической реликтово-современноподобной ситуацией и условиями (но и не в патетическом поругании этого), а в становлении социума и рынка (коли мы уж обречены на него) и, соответственно (уж извините за грубый социологизм), соответствующей культуры. А что, Михаил Юрьевич, нельзя? Можно! Я ведь, собственно, ничего иного, сверх Вашего, и не сказал. Так, кое-что, необязательное, но тревожащее душу. Вот и выложил все начистоту, уж не обессудьте.
Так что вполне можно разыгрывать бестселлерную, либо интеллектуальную карты, либо уходить в смежные зоны визуально-сонорно-перформансно-виртуальные (где, конечно, вербальное будет слабым, рудиментарным, вырожденным элементом). Кстати, примеры успешных (ну, получетверть, одна восьмая — успешных) попыток этого рода есть. Да и мы сами. А? А кто мы сами? А сами мы — те, кого мы и описали (ну, конечно, без малой толики заслуженных нами хотя бы уважения, если не денег), ориентируясь на пример нас самих, пытаясь с нас самих и взять пример для экстраполяции в будущее в виде нас самих, но в некой что ли степени немыслимого улучшения (и уж, будьте уверены, все там с деньгами и успехом будут в порядке!).
И, конечно, несть числа всего промежуточного, среднего, частного, специфического, равновесного, общепривлекательного, но уже, естественно, в скромных, не в профетических, а прикладных размерах. Культуру, культуру надо строить, господа! И социум! И рынок! И все прочее!
«Неприкосновенный запас», № 3(11) за 2000 г.
Предуведомление
Естественно, нельзя рассмотреть все аспекты и стороны всех предметов, сущностей и явлений окружающего мира. Посему нас хватило только на малую их часть, но достаточную, как нам кажется, чтобы избранная нами система, методология рассмотрения смогла быть опробована и развернута сама, чтобы приобрести инерцию и скорость движения и чтобы подтвердить подверженность ей не только выбранных нами явлений, но и всех последующих. Мы рассматриваем их только, как сразу бросается в глаза, только в модусе социокультурной и эпистемологической проявленности, отнюдь не касаясь их метафизического, онтологического и гносеологического статуса, что, правда, является основой претензий поэзии на всем протяжении многовекового существования ее. Увы, нам это не под силу, не дано. Мы это и понимаем. Мы заняты предметами более обыденными, мелкими. Но должен ведь кто-то, в конце концов, и этим заняться.
