Надолго замирали.
Господи! Много ли надо этой страшной стае?! Через минуту-другую все было кончено. Это просто поразительно! Невероятно! Но и обыденно. Вернее, понятно.
За окнами мастерской, почти прилипнув к стеклам висели англы-охранители московского пространства. Увы, по причине неблагодатности художника и всего им художественно содеянного, они не могли вмешаться в происходящее. (Да и, заметим уже от себя, по причине той же неблагодатности всего его дружеско-творческого окружения, в которое, в той или иной степени близости, входил и я. Разве только тихие и смиренные наши жены могли служить слабым оправданием и незаслуженным нами самими поводом ко спасению. Достаточно ли сего?)
Да, не могли вмешаться. Небесным посланцам не было подобного попущено. Они только следили это отвратительную картину исполненными глубокой скорби прекрасными светящимися очами. Очи светились, нисколько не озаряя сцену свершавшегося злодейства. То был внутренний свет.
Густые светлые крылья ангелов полность загораживали окна, почти абсолютно затеняя мастерскую, так что все там происходившее свершалась в полутьме. Даже, скорее, во тьме. В полнейшей тьме. Что и соответствовало внутренней сути происходившего. Только вскрики, мелькания, взблескивание белого зуба или кости, яркие переливы цветов побежалости на ядовитой нерастекающейся капле. Сопение и чье-то жалобное повизгивание.
Могло показаться даже, что снаружи окна залепил и затмил густой неожиданный снегопад, столь, впрочем, нередкий в нашем климатическом поясе. Возможно, оно так и было — снегопад. Да, да, снегопад. Ветер и завывание метели. Вздрагивание беззащитных стекол, вознесенных на огромную высоту над теряющемся во мгле великим необозримым городом. Смятение и обморок природы. Сон и беспамятство людей.
Да, ангелы не могли его защитить. Только сильными крыльями, как неким экраном безопасности, отгораживали все это ужасное от остальной мирной и спокойной Москвы. Это они могли. Это и было их прямым назначением. Мирная Москва спала глубоким непотревоженным сном, не подозревая даже, что творится в самом ее центре. Можно сказать — сердце. Такое с ней бывало. И не раз.
Итак, через короткий промежуток времени все было кончено. И закончилось. Наступило всеобщее молчание. Тишина. Только редкая капля или стук чего-то мелкого, случайно потревоженного еще не остывшей от страстной схватки ногой или рукой, нарушал мертвую тишину. Помедлив, монстры стали вроде бы нехотя покидать помещение.
