Отец разбирался только в коровах, а выходец из Сан-Паулу мог предоставить Полидоро визир, через который был виден мир за пределами Триндаде. Каждый день Полидоро, выйдя из школы, наблюдал за строительными работами. Волей архитектора кирпичи складывались в бесконечные стены. Любопытство Полидоро таило в себе определенную опасность.
– Ты, как я вижу, болтаешься по улице без дела, – сказал однажды Жоакин и пригрозил сыну наказанием: не дай Бог еще прибьется к врагам. Но и сам Жоакин не спускал глаз со строительных рабочих, прибывавших из соседних округов.
– Зачем нам такая большая гостиница? Чтобы собрать в номерах побольше шулеров, проституток и бандитов? – бормотал он, забывая о сыне.
Говоря об архитекторе, Жоакин никак его не называл. Дал ему кличку Бандейранте, желая выставить в смешном свете. И намекал всем, что того выгнали из Сан-Паулу, иначе он и не приехал бы в Триндаде.
Как-то солнечным утром в дверь Жоакина постучали.
В ту самую минуту, когда он собирался призвать к порядку пораспустившихся детей и жену.
– Эй, Магнолия, почему ты не идешь открыть дверь? Жена, занятая хозяйством, не услышала его приказа:
наверно, ушла в курятник собирать яйца. Эту работу она детям не доверяла, сама внимательно изучала запачканную кровью скорлупу и ласково разговаривала с курицей, как с сестрой по женским тяготам.
Жоакин, не понимая этой солидарности, возражал:
– Ну и что? Ты ведь рожала и знаешь, как трудно выпихнуть из себя головку ребенка!
Пришлось Жоакину самому идти открывать дверь – не дадут отдохнуть даже в воскресенье.
– Это я, – сказал архитектор из Сан-Паулу.
Он был в сапогах и галифе для верховой езды, на голове щегольски сидела кепка, какие Жоакину доводилось видеть только в иностранных журналах, изредка попадавших к нему в руки; у подъезда стоял серо-гнедой конь.
Жоакин заколебался: неловко гнать непрошеного гостя, если он уже ступил на порог.
– Входите, – мрачно сказал он, – но с условием, что время вашего посещения будет измеряться самой быстрой стрелкой часов.
В доме Жоакин указал посетителю на мягкий стул, одна из пружин которого наполовину вылезла наружу и не щадила ничьего зада. Скудно обставленная столовая напоминала монастырскую трапезную. Самым роскошным предметом здесь был обеденный стол с выдвижными ящиками для посуды и гнутыми ножками, изумительное произведение ремесленного искусства.
Посетитель сел небрежно-элегантным движением и не показал виду, что ему больно. Лишь ноги его так крепко уперлись в дощатый пол, будто пустили в него корни.
