Воронину же необходимо было общество – круг его знакомств очерчивался весьма условно, приблизительно. Быть на виду – не составляло для него проблемы. Он не уставал от людей в каникулы. А потом затосковал по ним – не по кому-то конкретно из друзей, а вообще по людям, развлекающим, отвлекающим, уводящим от мыслей о самом главном, – и на сборах. В конце карьеры и уж, конечно, после завершения ее Валерия почти болезненно тянуло к необязательности общения, некоему полуинтеллектуальному дрейфу…
Осенью шестьдесят четвертого – зимой шестьдесят пятого года Воронин был великолепен, блестящ. Мы довольно часто с ним виделись в ту осень и зиму. И я вынес из того долгого общения одно: чужая слава обманчиво греет. Меня, во всяком случае, согрела на очень короткое время. Мне у этого огня еще и оттого стало неловко, неуютно в скором времени, что я увидел, как и Воронину иногда делается не по себе от собственного гусарства и предчувствие неотвратимой беды и расплаты посещает его, он гонит от себя это предчувствие, распаленный нашим к нему вниманием, за которым не мог же он не различить неистребимого, не побоюсь сказать, биологического любопытства к человеку известному, прославленному, но в глазах ординарных (без обиды признаем) людей всегда шагающему по невидимо протянутому на высоте канату, по которому нельзя же пройти, ни разу не оступившись (опять же на глазах тех же самых ординарных людей, охотно обступающих, окружающих знаменитость).
В сезоне шестьдесят четвертого года торпедовцы завоевывали серебряные медали – заняли почетное второе место. Рассказывают, что старший тренер Виктор Семенович Марьенко сказал заводскому начальству, что, если разрешат в будущем сезоне выступать Стрельцову, он может гарантировать команде первенство. Этих слов Марьенко я не слышал, но слышал от Володи Щербакова, молодого торпедовского центра нападения, которому не исполнилось и двадцати и он в чем-то повторял стремительностью восхождения карьеру Стрельцова, прервавшего свой полет на двадцать первом году: «Эдик на сто голов выше меня, но так, как я, он сейчас не сыграет. При нынешней плотной игре защиты он в штрафной площадке не развернется, не успеет никого из защитников пройти…»
В АПН было хорошо с пропусками на футбол. И я снова зачастил на стадион – ходили большой компанией. К Лужникам я все равно не мог привыкнуть.
Всегда в Лужниках меня преследовал телевизионный эффект, почему-то отторгающий от непосредственности зрелища.
