Пулей вылетаю из двери и, разумеется, попадаю ногой в снеговую кашу. Старенький сапог обиженно пропускает внутрь ледяную воду. Плевать. Сейчас главное — успеть. Дистанция — 150 метров с препятствиями. Не хватает только какого-нибудь комментатора, поскольку страсти кипят не меньше, чем на олимпиаде. Любо-дорого посмотреть, как наша Алевтина Федоровна, по призванию самая знойная женщина института, а по профессии кадра из отдела, вся в духах и в мехах, пытается бежать на своих «шпильках» и при этом не делать резких движений, чтобы невзначай «штукатурка» не обсыпалась. Жаль ее, напрасно старается. А кто это там впереди, кругленький такой, так нарезает, подпрыгивая, как баскетбольный мяч? Обгоню, посмотрю. Ба, это ж Михаил Федорович из Наташкиной лаборатории, само воплощение солидности! Не забыть бы ей рассказать, то-то повеселится. Вот и дверь, можно поздравить себя с новым личным рекордом. Так и есть, Усатый на входе. Уже принял боевую стойку. А фиг тебе, успеваю проскочить как раз в тот момент, когда диктор уже раскрывает рот, чтобы сказать про московское время. Уже почти на лестнице меня догоняет его фраза: «Опять, Горбачевская, опаздываете?» Не опять, а снова, подавись ты.
* * *
Как обычно, народ в радостном возбуждении после пережитого стресса потихоньку расползается по лабораториям. Наши все уже, естественно, на месте.
— Общий привет!
— Явление восьмое, те же и Горбачевская, — отзывается Лев Саныч. — Лен, книжку принесла?
— Не казните глупую и бестолковую девушку, вот сегодня прямо с вечера положу в сумку!
— Ого, уже прозвучало слово «сегодня». Это прогресс! Можно подумать, что сегодня будет исключительный вечер, когда ты дома будешь потихонечку вязать носки перед телевизором. Ладно, раздевайся да садись чай пить, — воспитывает меня Зина-корзина, по профессии наша материально безответственная, а по душевным качествам — мама всей лаборатории.
Она, конечно, права. Я последнее время совсем потеряла голову. Взрослая, можно даже сказать зрелая, умудренная жизненным опытом, почти старая женщина, в свои 22 года втрескалась, как пятнадцатилетняя соплявка!
Разумеется, как и всем нормальным людям, мне случалось влюбляться и раньше. И даже голову терять. На денек-другой. Самое большое, на неделю. А потом все становилось на свои места. Либо я понимала, что предмет моих воздыханий видит во мне лишь некое устройство для постельно-прикладного использования и делала ручкой. Либо сей предмет был существом крайне закомплексованным, и в качестве возлюбленной ему нужна была заботливая клуша с соответствующими мозгами, и он сам пропадал с горизонта. Или у воздыхателя, при всех его пламенных чувствах, обнаруживался какой-нибудь вывих в мозгах, как например у Кап Капыча, и даже приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы его, воздыхателя этого, отвадить. Либо появлялась еще какая-нибудь причина для прозрения, и спустя максимум неделю мозги вставали на место, хотя роман как таковой мог тянуться ни шатко, ни валко еще некоторое время.
