Она долго молча смотрела на него. Тишина прерывалась лишь птичьим хором за окном дома.
Должно быть, оба слышали, как напряженно бьются их сердца.
Очевидно, придя к какому-то решению, она поднялась на цыпочки и легко поцеловала его. Но он не пошевелился, судорожно сжимая кулаки.
– Я готова сейчас.
– Могу я коснуться вас?
Он не хотел, чтобы она сорвалась с места и выскочила за дверь.
Она кивнула, опустив глаза.
Искренна ли она или играет очередную роль?
Скорее всего играет, решил он. Аннабел Фостер слишком опытна для подобной скромности.
Но он осторожно положил руки ей на плечи и привлек к себе, словно боясь спугнуть молодую девственницу. Приходилось импровизировать, поскольку раньше он никогда не имел дела с таковыми, но и обычная учтивость тоже вполне сойдет.
Они стояли так близко, что тела почти соприкасались. Дафф нежно приподнял ее подбородок одним пальцем и, низко наклонившись, поцеловал, бережно, осторожно, как неопытный юноша. Но все его чувства были обострены до такой степени, что он невольно оценивал реакцию.
Ее губы были сладкими, как мед, с привкусом мяты и пахли розами, отчего голова Даффа закружилась. Но он усилием воли продолжал сдерживаться и целовать ее, словно впервые обнимал женщину.
– Какое безупречное поведение, Дафф, – пробормотала Белл спустя несколько мгновений и, обхватив его за шею, прижалась теснее, приоткрыла рот и ответила страстным поцелуем.
Следуя ее примеру, он схватил Аннабел в объятия и стиснул с такой силой, что едва не раздавил.
– Я не спешу… у нас впереди целый день, – прошептал он, неспешно исследуя мятную сладость ее рта. А может, дразня ее. Или после целого года целомудренной жизни предвкушая то, что должно было вот-вот произойти.
Она нашла его учтивость возбуждающей, и, более того, манящее ощущение его твердой плоти воспламенило ее желания. Но несмотря на всю великолепную силу и мощь, он не пытался принудить ее или употребить свою власть, и за это она была благодарна.
Слишком долго боролась она за свою независимость, чтобы терпеть тиранию.
И он, похоже, это понимал. Или, возможно, познав после Ватерлоо сомнение и боль, стал более чувствительным к слабостям окружающих.
Но когда она зазывно коснулась его бедер своими, словно в безмолвном приглашении или в том, что было принято им за приглашение, он отстранился и, чуть задыхаясь, прошептал:
– Игра в джентльмена имеет свои пределы. Нам следовало бы подняться наверх, на случай возвращения Эдди.
