— Не-а, — мотнула головой Маруша.
— Она перед тобой, — хвастливо улыбнулась Шумелка-Мышь. — Я долго шла к этому решению, я хотела, чтобы весь мир почувствовал, как плохо ему без меня станет. Я представляла, как близкие будут рыдать от горя, а тетка-жадюга прольет соленые слезы за то, что не давала мне поплавать в сметане. Но поздно! Они бы сидели в холодных сумерках и дрожали от холода и голода, а я бы уже валялась в подвале, набитом тысячью сортов сыра и миллионами колбасок. И штабели сала! Ты когда-нибудь ела сало?
— А что это?
— Дура и есть дура, — фыркнула Шумелка-Мышь. — Сало — это билет на праздник жизни. И если ты не пробовала сала, знай, что жизнь твоя прошла даром.
— Но ведь есть же мошки, червяки, комары…
— Боженька придумал птиц, чтобы они могли поедать то, что не пригодилось нам, — жалостливо вздохнула мышь. — Несчастные создания.
— Знаешь, это место вовсе не похоже на подвал.
— Подвал! Скажешь тоже! Думаю, кто-то решил оставить меня здесь, чтобы я могла посмотреть на мир после того, как помахала ему лапкой.
— Ну? Посмотрела?
— А то! — горделиво заметила мышь, но потом смешалась и повернулась в сторону, бормоча. — И какие гады учудили все это?
— А в чем дело?
— В чем дело?!!! Нет, она еще спрашивает, в чем дело?!!! Да ты и представить себе не можешь, как горько оказалось смотреть на оставленный мир.
— Неужели твои родные так сильно по тебе убивались?
— Да никто даже не заметил моего ухода! Все получилось наоборот. Это я сижу в холодной трубе, где жрать нечего, и вспоминаю всех, всех, всех, даже тетку-жадюгу. А родичи давно забыли меня и греются сейчас у труб парового отопления, хрустя себе хлебными корками.
— И они не поделились бы с тобой?
— Такие поделятся, как же! А еще, пернатая, знай, что зубы мои теперь не заточены для корок мира. Раз уж я его решила оставить, то никто меня не видит, не слышит и не чувствует. Ты первая. А есть жуть как хочется. Ты бы смогла провести без еды полмесяца?
— Вряд ли. Я конечно не пробовала…
— Не пробовала… Она не пробовала! А мне вот приходится. Застряла я. Обратная дорога отрезана, а вперед лезть боязно. Чую, желудок мой сейчас сожрет сам себя.
— Так чего тебе ждать? Ступай в свой подвал.
— Ага, сказала одна такая. Проход охраняет Тот, Кто Сидит На Качелях.
— Тебе-то чего бояться? Ведь он — птица! Какое ему дело до самоубийственных мышей, пусть даже единственных в своем роде?
— Че-е-его? Да любому детенышу известно, что он — крыса. Страшная, противная, огромная-преогромная бурая крыса. А какие у него зубы! Не зубы зубища! И мутные капли яда стекают с них на землю, умерщвляя траву и прожигая асфальт. Ни одной мыши не уклониться от встречи с ним на дороге в сырный подвал. Наверное, поэтому вместилище изобилия и пустует до сих пор. Я никогда не слышала, чтобы хоть кто-то сумел прорваться.
