И все они выпучили глаза на длинную ветку. На ней было много цветов, целые дюжины, но лягушки не умеют считать и не могут определить разницу между одним цветком и многими.
Они видели только много отдельных цветов.
И пучили глаза. Уж что-что, а пучить глаза все лягушки умеют.
Но вот думать они, к сожалению, не умеют. Было бы, конечно, замечательно, если бы лягушата могли долго и упорно думать о новом цветке, о жизни в старом цветке, если бы они чувствовали необходимость обследовать окружающий мир, который гораздо больше, чем лужица, окаймленная лепестками… Но лягушки, увы, не умеют думать.
По правде сказать, у них была лишь одна мысль: «. —. —. мипмип. — . —. мипмип. — . —. мипмип. — . —.».
Но все же обуревавшее их чувство было слишком велико, чтобы вместиться в один цветок.
Медленно, осторожно, без всякой уверенности они одна за другой переползли на ветку.
Талисман вежливо подал голос, чтобы привлечь внимание своих спутников.
— Может, вам интересно знать, — произнес он, — что мы только что преодолели звуковой барьер.
Масклин устало повернулся к своим спутникам.
— Признавайтесь, — сказал он, — кто из вас сломал этот барьер?
— Не смотри на меня, — махнул рукой Ангало. — Я даже не знаю, где он, этот барьер.
Масклин подполз к краю отверстия и выглянул.
Перед ним стояли человеческие ноги. По-видимому, женские. Женщины, как правило, носят менее практичные туфли.
О людях обычно можно очень многое узнать по их обуви. И взгляд нома редко поднимается выше. А если поднимается, то видит где-то высоко вверху только пару ноздрей, и то снизу.
Масклин принюхался.
— Пахнет едой, — сказал он.
— Какой? — заинтересовался Ангало.
— Не важно, какой, — сказал Гердер, отталкивая его. — Какая бы ни была, я все съем.
— Назад! — резко крикнул Масклин, передавая Талисман в руки Ангало. — Я сам пойду. Не пускай его никуда, Ангало!
Он подбежал к занавеске и спрятался за ней. Через несколько секунд из-за нее выглянул его прищуренный глаз.
Здесь, видимо, был кухонный отсек. Бортпроводницы доставали из ниши в стене подносы с едой. Номы обладают более острым обонянием, чем лисы; у Масклипа чуть не потекли слюнки. Надо откровенно признать, охотиться и выращивать овощи — дело, конечно, нужное, но то, что добываешь сам, своими руками, не идет ни в какое сравнение с тем, что едят люди.
Одна из бортпроводниц поставила последний поднос на тележку и покатила ее мимо Масклина. Колеса были почти вровень с его головой.
Масклин вылетел из своего укрытия и, вспрыгнув на нижнюю полку тележки, спрятался среди бутылок. Он знал, что это дурацкая затея. Но не мог больше торчать в этой проклятой дыре в компании с парой идиотов.
