— Будем копать, — вздыхает капитан. Закрывает блокнот, прячет авторучку. — Кузнецов, я ведь не шутил, когда к себе на работу приглашал. У тебя есть время подумать.
— Скучно у вас, товарищ капитан. Начальник, вот как вы, ходит, бумажки пишет, водила его за рулем спит и подработать не сможет.
Кукушкина моя фраза, видно, обидела:
— Бумажки… Ты знаешь, что такое бумажки? Вот из-за бумажки какой-то и соседка твоя убита: хранила ведь в ларце то, что преступника заинтересовало. Логично?
— Карту острова сокровищ? — спрашиваю я.
— Может быть, может быть, — задумчиво говорит опер. — И сокровищ этих было много, иначе бы твоего Падунца не пристрелили.
31
Не знаю, кто был в моей квартире в день гибели бабы Вари. Ничего не перевернуто вверх дном, ничего даже с места не сдвинуто, но кто-то был.
Пистолет, отобранный мной у Макса, хранился в матраце. Я специально сделал потайной карман. Подними матрац, даже встряхни его — ничего не увидишь. Так вот, пистолет исчез. Наручники лежали в кармане старого осеннего пальто, в шкафу, можно сказать, на видном месте. Лежали и лежат. «Макарову» же приделали ноги.
Я, возможно, и не вспомнил бы про оружие, не прочти я утреннюю газету. Рядом, одна за одной, шли на полосе две заметки. Вот первая. "Вор у вора украл…":
"Ранее судимый за разбойные нападения, а ныне хозяин автомастерской Падунец, вспомнив прежнее ремесло, нанес ночной визит некой бабуле, у которой и разжиться-то толком нечем было. Он убил ее, забрал ценности, но уже на улице сам подвергся нападению неизвестных. Причем застрелен был вор из пистолета, принадлежавшего когда-то работнику милиции, убитому при исполнении своих обязанностей около года назад на одной из улиц Москвы.
Что могло лежать в шкатулке? Одна из версий следователя, который ведет это уголовное дело, кажется нам близкой к истине. Преступников интересовало не золото и бриллианты, а документы на квартиру. Скорее всего, они заставили старушку подписать и кое-какие бумаги, поскольку на столе лежали авторучка и чистые листы. Ведь всем известно, что жилье сейчас — бизнес нечистоплотных…"
Я прочел заметку и, никак не связывая пистолет убитого год назад милиционера со своим, все же кинулся к матрацу. Потом сидел и утешал себя: «Макаров» — табельное оружие мента, так почему у меня должен быть тот самый? Я понимал, что из двух зол выбирал сейчас меньшее, что само по себе исчезновение оружия — уже очень плохо, но попытался записаться в оптимисты: могло быть хуже. К примеру, пистолет могли обнаружить у Падунца, и Кукушкин взял бы отпечатки моих пальцев. Или стрелявший мог бы оставить ствол возле трупа, и меня бы тогда могли обвинить в убийстве. Но раз не оставил, значит, стрелял из другого оружия…
