— Зовут меня Степаном Егоровичем, — представился он, настороженно взглянув на меня, как бы прикидывая в уме все виды проступков, которые я мог совершить в ближайшее время. Я молчал.
— Отбой в одиннадцать часов, — продолжил он. — Двери на ночь закрываются, так что опаздывать не рекомендую. Курить только в отведенных для этого местах. Пить, играть в карты и приводить девок категорически запрещено. Схитрить и не пробуй. Нарвешься — сразу будешь выселен. А чемоданчик твой давай-ка вон в ту комнату определим — там у нас камера хранения. И не вздумай хранить что-нибудь в комнате — уведут моментально.
Я кивнул и безропотно отдал свой чемоданчик коменданту. Он склонился над планом общежития, выискивая свободное место, затем спросил мою фамилию и вписал ее карандашом в один из квадратиков.
— Комната твоя — 412, - объявил он, — ключ на четырех человек. Иди туда, ключ уже выдан. Да, не забудь получить у кастелянши постельное белье.
Он крупно начертил мелом цифру 412 на моем чемодане и засунул его под стол.
— Да, стой! — остановил он меня у самой двери, — насчет курения я тебе уже говорил. Давай-ка, распишись, что с правилами противопожарной безопасности ознакомлен.
Я черкнул свою фамилию в ведомости и вышел из комендантского кабинета. Пройдя по коридору в другую сторону от выхода на улицу, я обнаружил лестницу. По ней я без приключений поднялся вверх и добрался до серо-зеленой (под цвет стен) двери, на которой четко выделялся черный номер «412».
Дверь была чуть приоткрыта. Я немедленно раскрыл ее полностью и вошел в комнату. Навстречу мне поднялся белобрысый паренек ростом чуть повыше меня и вопросительно уставился мне в лицо.
— Привет, — поздоровался я, — комендант сказал, что здесь есть свободная койка.
— Правильно сказал, — хмуро подтвердил он, — вон та верхняя справа.
Действительно верхняя справа койка единственная из всех имела вид незанятой. Если остальные три были кое-как заправлены чистым постельным бельем, то на ней в наличии имелся лишь серый матрац и черная, весьма помятая подушка.
Я внимательно оглядел эту небольшую комнату, где мне предстояло жить почти два года. Большую ее часть занимали две железные двухъярусные кровати, которые когда-то имели светло-голубую окраску, но теперь от нее остались небольшие островки, словно светившиеся на черном фоне. Кроме кровати в комнате присутствовали слегка поцарапанное зеркало и чуть покосившийся шкаф, который тоже был покрыт серо-зеленой краской, сквозь которую ясно проступало выцарапанное ножом, короткое слово из трех букв. Прямо напротив меня располагалось широкое окно, поделенное на три части. Во избежание всяческих эксцессов в его рамы были забиты большущие гвозди. Только благодаря максимально раскрытой форточке в комнате чувствовался приток свежего воздуха.
