Глава 3
МЫ ПОЛБОЛОТА ПО-ПЛАСТУНСКИ ПРОПАХАЛИ
Стоило нам спуститься с сопки, как сразу же угодили в сырой заболоченный березняк. Нарядный и светлый на своем верхнем ярусе, где через белые блестящие верхушки стволов и вычурную вязь желто-зеленых крон пробивались яркие солнечные лучи. Мрачный и негостеприимный внизу, где черная то ли земля, то ли грязь была богато выстлана сорванными ветром ветками вперемешку с перегнившей листвой и поросла зарослями осоки и вереска. Под толстыми рифлеными подошвами ботинок хлюпала вода, осока заплетала ноги, редкие кочки и проталины сухой земли были укрыты густым голубичником, но за весь путь я так ни разу и не нагнулся, чтобы сорвать хоть одну ягодку. Меня больше заботили трухлявые стволы мертвых деревьев, перегораживающие дорогу, ямки и кочки, на которых я панически боялся подвернуть себе ногу. Охрометь в этой тайге значило умереть – умереть по-глупому после всех тех огня, воды и медных труб, которые я уже миновал. Обидно бы это было, ох, как обидно!
Правда, в какой-то момент нам повезло, и мы наткнулись на сравнительно удобную тропку, идущую в нужном нам направлении. По ней удалось пройти несколько километров.
– Откуда она здесь? – спросил я у Комяка.
– Звериная, – объяснил мне проводник. – Маралы, должно быть…
И обменявшись парочкой фраз, мы продолжали путь молча. Комяк впереди. Я следом за ним, внимательно глядя себе под ноги и опасаясь лишний раз хрустнуть какой-нибудь шальной веточкой, оказавшейся на пути, не сколько потому, что боялся, что хруст расслышат враги, сколько потому, что было стыдно перед совершенно бесшумно передвигающимся самоедом.
Два раза нам пришлось форсировать неширокие речки. Первую удалось перейти – точнее, переползти – по поваленному через него стволу старой осины. Через вторую перебирались вброд, потратив время на то, чтобы предварительно раздеться догола и сложить одежду в рюкзак к Комяку. Вода в речушке оказалась холодной настолько, что прежде чем я, погрузившись в нее по пояс, добрался до противоположного берега, ноги ломило, точно их зажали в тисках, а я тихонечко подвывал то ли от холода, то ли от боли. В тот момент, когда я, как ошпаренный, поднимая тучи брызг и кряхтя, словно медведь, выскочил на другой берег, самоед у меня за спиной едко хмыкнул, но не проронил ни единого слова по поводу моей изнеженности горожанина.
