– Они будут здесь до морозов, – объяснил, наклонившись мне к уху, Комяк. – Их по зимнику вывезут. Там впереди есть болотина, так ее сейчас не проехать. Надо ждать, когда замерзнет. Пошли, что ли, паря, нору тебе рыть.
Это оказалось делом несложным. Я вбурился в сено, как минога в песок, поднапрягся, спиной и ногами приминая сено и увеличивая объем своей сегодняшней «спальни», и принял от Тихона рюкзак, вещмешок и оба ружья.
– А ты чего, «Тигр» с собой не берешь? – удивился я, и Комяк, закладывая мою нору сеном, пробурчал:
– Куда его? Мешать только будет. «Макара» достаточно. Спокойной ночи, братан. – И все. Его не стало слышно.
– Эй, Тихон, – негромко позвал я. Никакого ответа. Ушел воевать. И неизвестно, вернется с войны или нет. Если не вернется, то мне кранты. О черт!
Я поворочался с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее и чуть не развалив скирду, наконец нашел удобное положение, нагребя под голову побольше сена, и начал мучить себя мыслями о том, что же будет, если Комяк сегодня спалится, но очень быстро решил, что утро вечера мудренее, и переключился на более приятные думки. Например, о том, как надурил хитрюгу-кума. И о том, что скоро – очень скоро! – смогу повстречаться со своей любимой женой Ангелиной. И с братцем. Вот-то они удивятся! А быть может, в ближайшее время их предупредят о том, что я ушел в бега и им надо поостеречься. И они – все такие на шугняках! – побегут куда-нибудь шхериться. Вот только куда? Велика Россия, да заныкаться негде! Везде, в самом глухом уголке, есть глаза и уши братвы – и на московских вокзалах, и в горных кавказских аулах. Нет, в России ни Ангелине, ни Леониду ничего не светит. А за границей – тем более. Ну куда им, не знающим ни единого языка, ни владеющим ни единой профессией? Не-е-ет, никуда не уйдут эти падлы. Так же как и прокуроришка Муха. Так же как и доктор[8] Живицкий. И не известный мне черный кардинал Хопин. Приговор подписан и этому гаду. Никуда не денется ни один из этой пятерки. Вот только бы не спалился сегодня Комяк.
Но об этом думать не хотелось. И я перевернулся на бок, подоткнул повыше под голову сено, подумал, что в стогу совсем даже не холодно, а, скорее, наоборот, душновато. И так одуряюще, так пьяняще пахнет сеном! Хорошо!
Мысли в голове спутались, перед глазами замелькали разрозненные обрывки первых снов. Последней здравой мыслью перед тем, как я окончательно заснул, была: а что за сновидение мне сегодня подготовил Морфей? Хорошо бы чего-нибудь этакое, про волю.
