– Прости, Шур, - шепнул я ему в волосы, обнимая братяньку одной рукой. - Я перед тобой виноват. Но ты прости меня, Шурок. С днем рожденья тебя!
Он поднял на меня мокрое лицо, лишь на мгновение глянул мне в глаза и окончательно разревелся.
– Я испугался… испугался, что ты ушел… на совсем. Ты так убежал, Стася. Я испугался…
Позабыв о торте и не переставая одной рукой обнимать Шурку, я кое-как вытряхнулся из куртки, спинал с себя ботинки и увлек своего Засморкашку в комнату. Там усадил его на кровать, сам опустился перед ним на корточки, сжал в ладонях холодные маленькие ручки.
– Шурка, я знаю, что ты сердишься. Знаю, тебе кажется, я тебя совсем забыл, но, я тебе обещаю, это скоро закончится. Еще пару месяцев, и мы сможем с тобой ни в чем себе не отказывать. Я нас с тобой, считай, на много лет обеспечу и такую базу нам создам на будущее, ты поверь мне. Я тебя в любой институт после школы пропихнуть смогу. В какой захочешь! Помнишь, ты говорил, что юристом хочешь быть? Будешь юристом. Ну, не плачь так. Что, не хочешь? Не хочешь братку своего потом из тюрьмы вытаскивать? Боже! Да, тише ты. Тише, я же шучу. Я же не всерьез. Юристом, врачом, поэтом - мне ж без разницы. Я тебе все куплю!
– С тобой, - пролепетал Шурка, протягивая ко мне обе руки и за голову привлекая меня к своему животу.
– Хорошо, понял, - мягко посмеялся я из теплой близости его тела. - Закончу с делами, буду полностью в твоем распоряжении.
– Обещаешь? - теперь он смотрел мне в глаза, требовательно, жадно.
– Обещаю.
– Правда?
– Правда.
– Серьезно?
– Серьезнее некуда. Хватит, Шур. Все.
Эра абсолютного безвременья. День -0,27
Трескотня будильника пинком выкинула меня из сна, Шуркиных объятий и кровати.
Я его теперь со школой не трахаю. В смысле, когда хочет, тогда пускай и ходит. Уже взрослый мальчик, и мозги на месте - в состоянии сам решить, когда надо ходить, а когда и забить можно.
На кухне отвратительно свежий уже с утра Саха поглощал «Трюфель».
– Не налегай так активно, - мрачно сообщил ему я. - Фигуру испортишь.
– А тебя это каким боком заботит? - явно наслаждаясь моим состоянием утреннего мрака ухмыльнулся он. - У меня работа нервная, я легко худею.
– Твое счастье, - я поднял с плиты кофеварку (Саха всегда сам варит себе кофе: он растворимого не признает), глотнул со дна ядреную темную муть.
– Когда закончишь там извращаться, - в спину мне заявил Саха, - изволь обратить свое высокое внимание на присутствующих здесь смертных.
