– Абсолютно, – сказал Наум. – Ребятам, во-первых, нужна будет добыча. А во-вторых, Малыш пойдет на дело не только из корыстных соображений, но также и из-за мести.
– Кому ж он там собирается мстить?
– У него, если я не ошибаюсь, имеются какие-то личные счеты с Игорем Беляевским – помощником Заячьей Губы.
16. Малыш и Портвейн. Незнакомая родственница. Пьянка. Насилие. Смерть – не беда, а благо…
В покровском лагере утро начиналось, как обычно. Зевая и поеживаясь, выходили из бараков заключенные. Их гнал наружу гулкий прерывистый звон, – это дежурный бил в чугунную доску… Некоторые из зэков застревали по пути возле помоек, копошились там, вяло переругиваясь. Другие скапливались у дверей медпункта. Но основная их масса медленно – серыми ручьями – стекалась к вахте. И там, на площадке, перед огромными лагерными воротами, бурлила густая, многосотенная толпа.
Готовясь к выходу на работу, строились бригады. Суетились надзиратели. Сквозь неразборчивый гомон и гул прорезалась сочная матерщина, и слышались резкие командные выкрики… Словом, все было, как обычно. Однако этот заведенный издавна «порядок», не касался нынче двух человек – Малыша и Портвейна.
Вызванные к начальнику лагерной канцелярии, они стояли в большой, светлой комнате возле окошка. За оконными стеклами мотались верхушки лиственниц, обагренные рассветом. Начинался день – и это был день Свободы! И потому разноголосый лагерный шум, долетавший сюда, уже не интересовал, не трогал урок; они думали о другом…
Вплотную к окну был придвинут канцелярский стол, заваленный всякими бумагами. И за ним, расставив локти, сидел пожилой, толстолицый человек в лейтенантских погонах – выписывал временные удостоверения личности (какие выдаются всем, выходящим из заключения). Лейтенант неторопливо поскрипывал перышком и изредка поглядывал на стоящие перед ним фигуры.
Малыш, несмотря на свою кличку, был на редкость высок и массивен, с мощной грудью, с низким заросшим лбом и тяжелым подбородком. По сравнению с ним, Портвейн выглядел щуплым и невзрачным, и хотя они были одного, приблизительно, возраста, он казался значительно старше.
Старила его широкая лысина и почти полное отсутствие зубов – частью выбитых в драке, частью выпавших от цынги… Костлявое, испещренное морщинами лицо его было живым и подвижным, как у обезьяны. Одна гримаса постоянно сменялась другой. И сейчас, нетерпеливо наморщась, он сказал:
– Эх, товарищ начальник! Да не тяните вы, за ради Бога! Пишите побыстрей!
