Поглощенный научными изысканиями, он, как это у творцов водится, тут же о Фаине забыл и вспомнил только тогда, когда действительно появились проблемы.
Он, видите ли, заснул на работе. Как вам это понравится, человек уже не может поспать, если ему приспичило. Начальница, Жанна Эм-мануиловна, потомственная интеллигентка-шляпу-надела, причем немка, застукала его за этим занятием, уволокла в свой кабинет и от-трендюрила так, как никакой старшина-язвенник никогда не оттрен-дюривал после обеда провинившихся новобранцев (и что самое обидное, ни одного ненормативного слова). У них и прежде были взаимоострые отношения, потому что как Глухоухов не очень любил женщин, так и начальница не очень выносила мужчин. То есть выносила, но не очень. Временами даже очень не очень.
Предложила, кстати, по собственному, потому что, говорит, терпение кончилось.
У Ивана сделались корчи.
Всю ночь он не спал, и вовсе не потому, что заранее отоспался - он страдал. С одной стороны, он просто мечтал вырваться на свободу из этой женской богадельни, а с другой - ну где же еще ему удастся продолжить исследования по противоречивой теории «Веревки Ропе-Корде-Куэрдаса» (это по-научному, вам не понять, но в то время эти исследования Глухоухова захватили)?
А под утро, совершенно уже отчаявшись, он решил позвонить Фаине. Но та позвонила первой, он еще только визитку к глазам поднес.
- Все ваши проблемы я беру совершенно на себя, ведь я же ведь ваша фэя! - заявила она, даже не поздоровавшись. - Успокойтеся и ложитесь поспать, в вашем возрасте не спать всю ночь врэдно.
- В каком еще во…
- Ту-ту-ту-ту-ту…
На работе творилось черт знает что - ждали директора ЛБИМАИСа, все мыли плафоны, убирали бумаги в стол и срочно заполняли журнал прихода и ухода. Жанна Эммануиловна, промчавшись мимо Ивана в свой кабинет, рявкнула:
- Заявление! Сразу же после!
Иван вздохнул и стал писать заявление.
Потом наступила полная тишина, потому что пришел директор Сергей Сергеевич. Директор был низок и толст. Ну, не так чтобы совсем уже толст, а что называется «пышный мужчина». Борода его казалась приклеенной.
- Здрассь! - сказал он.
- Здрассь-здрассь-здрассь-здрассь!
Он величественно проследовал к кабинету Эммануиловны, остановился перед дверью, потому что вообще-то она обычно его встречала вне кабинета, и величественно прокашлялся. И тут дверь стремительно распахнулась.
Полная тишина превратилась в мертвую.
На пороге качалась пьяная в стельку начальница с бутылкой водки в руке.
