Как бы ни мало был склонен этот лама отвечать на мои вопросы, он был обязан махарадже своим положением настоятеля маленького монастыря в Далинге, и желание князя вынуждало его изменить немного своей сдержанности. В числе тем, затронутых мною в беседах с ним, был вопрос о дозволенной для буддистов пище. Подобает ли, – спрашивала я, истолковывать софизмами категорическое запрещение убивать, дозволено ли буддисту наперекор заповедям есть мясо и рыбу? Как и преобладающее большинство тибетцев, лама не был вегетарианцем. Он изложил мне ряд не лишенных некоторой оригинальности теорий, и в дальнейшем мне снова пришлось слышать их в Тибете.
Большинство людей, – сказал он мне, – едят только, чтобы насытиться, не размышляя о совершаемом ими акте и его последствиях. Этим невеждам полезно воздерживаться от животной пищи. Другие же, напротив, знают, во что превращаются элементы веществ, попадающих в их организм, когда они съедают мясо какого-нибудь животного. Они понимают, что усвоение организмом материальных элементов влечет за собой усвоение других, связанных с ними духовных элементов. Владеющий знаниями может на свой собственный страх и риск комбинировать подобные соединения, стремясь извлечь из них результаты, полезные для принесенного в жертву животного. Проблема заключается в том, увеличат ли поглощаемые человеком животные элементы его животную сущность, или же он сумеет превратить входящую в него животную субстанцию, возрождаемую в нем под видом его собственной деятельности, в умственную и духовную силу.
Тогда я спросила, не выражают ли его слова эзотерический смысл ходящего среди тибетцев верования, будто ламы могут посылать в Обитель Великого Блаженства духов убитых животных.
– Не воображайте, – сказал мне он, – что я мог бы ответить вам несколькими словами. Это вопрос сложный. Так же как и мы, животные имеют несколько "сознаний" и, как это происходит и с нами, все эти сознания не идут после смерти одним путем. Живое существо представляет собой смесь, а не единство… Но внимать этим истинам может только тот, кто предварительно получил посвящение от ученого наставника. Подобным заявлением лама часто прерывал свои объяснения.
Однажды вечером, когда принц, Далинг-лама и я беседовали в бунгало Кевзинга, разговор зашел об отшельниках-мистиках. Со сосредоточенным, покорявшим слушателя восторгом, гомтшен говорил о своем учителе, его мудрости и сверхъестественном могуществе. Дышавшие глубоким уважением слова ламы произвели большое впечатление на Сидкеонга-тюльку. В то время его очень беспокоил личный вопрос: предполагаемый брак с одной принцессой из Бирмы. "Как жаль, обратился он ко мне по-английски, – что невозможно посоветоваться с этим великим налджорпа. Без сомнения, он дал бы мне хороший совет…". Затем, обратившись к гомтшену, повторил по-тибетски: "Жаль, что здесь нет вашего учителя, мне очень нужно было бы посоветоваться с таким великим мудрецом-провидцем". Все же он не упомянул ни о характере дела, ни о причинах своей озабоченности. Гомтшен спросил с обычной своей холодностью:
