Но консерваторский сотрапезник, видимо, полагал иначе. В какой-то момент Рад поймал краем глаза, как тот целеустремленно продирается сквозь толпу, а спустя какое-то время консерваторский сотрапезник оказался рядом с ним.
— Что, тоже решил революцию делать? — по-свойски, словно похлопав по плечу, выдал он Раду поперед всего. И поздоровался: — Наше вам. Какими вас сюда судьбами?
— Да, наверное, такими же, как и вас, — с неохотой ответил Рад.
— М-да? — вопросил консерваторский сотрапезник. — Едва ли. Кто-то позвал, да?
— Позвали, — подтвердил Рад. — А вас? Или вы из организаторов?
— Из организаторов? — переспросил консерваторский сотрапезник — так, словно Рад ужасно развеселил его своим вопросом. — Еще не хватало! Нет, я из наблюдателей. Знаете, есть такая работенка — «наблюдатель ООН». Вот вроде того.
— Ну так и я тогда вроде того, — сказал Рад.
— Наблюдатель ООН?
— Скорее, просто сторонний наблюдатель.
— А, понятно, понятно, — покивал его собеседник. — Что ж, тоже неплохо. Поучаствуем в революции, да?
Рад смотрел на него с недоумением. Их разговор происходил вскоре, как сокурсник привел Рада в квартиру, привел — и тотчас оставил, бросившись жать руки и тому, и другому, и самой хозяйке, благожелательно потрепавшей его по плечу, общего обсуждения пока не начиналось, и Рад еще не понимал, на какое действо его занесло.
— А если не поучаствуем? — спросил он. Его собеседник пожал плечами:
— Вольному воля. Принуждения, конечно, не будет.
Немного погодя их разнесло по разным концам комнаты, и Рад внутренне вернулся к тому своему решению, что принял, когда только узрел памятный нос: знакомое лицо — и не более того. Не знакомый. Знакомый — это тот, о котором знаешь, кто он, что делает в жизни, а тут — ничего, даже имени не вспомнить.
И только подумал, что не вспомнить, как имя тотчас же всплыло в памяти: Андроник. Действительно редкое имя.
Было уже около девяти вечера, когда от разрозненных групповых разговоров перешли наконец к общему обсуждению того, из-за чего был устроен сбор. Минула полночь, закрылось метро, стукнуло два часа и потек третий, а ни устава, ни программы принять не удавалось. Зубы Раду уже не ломило, темя не жгло. Рот раздирало зевотой. Ему уже не было все это интересно. Аромат новизны и необычности, так круживший голову вначале, полностью выдохся, и пища, что предлагалась, без него потеряла всю остроту. Не хотел он ни в какую партию. Ни в ту, что властвовала семьдесят лет, ни в эту, что должна была стать ей оппозицией. Он хотел получить диплом, прорваться в аспирантуру, а дальше… дальше было бы видно. Его, в сущности, все устраивало в своей жизни. А если ты не в числе избранных, чтобы купить билет на Горовица, так билетов на Горовица всегда на кого-то не хватит. Обойдись не такой знаменитостью.
