— Что ты делаешь?
Дмитрий поднял голову и спокойно сказал:
— Да вот никак не могу починить карандаш. Почему-то все время ломается.
Он отложил карандаш и вздохнул:
— Ну ладно, черт с ним. Давай кофейку выпьем.
Ольф ничего не сказал ему. Кажется, именно тогда он впервые подумал: Дмитрию нельзя заниматься физикой. Рано или поздно физика уничтожит его, потому что ни одна неудача не проходит для Дмитрия бесследно. Бесследно — слишком слабо сказано. Неудача никогда не проходит бесследно — и для него, Ольфа, тоже, конечно. Но одно дело, если след похож на царапину, проведенную тонким прутиком на песке, и совсем другое — если это длинная рваная борозда, проведенная плугом. Это сравнение пришло в голову Ольфа гораздо позже, когда он по-настоящему понял, что значит неудача для Дмитрия. А было это, как ни странно, в те дни, когда после многих неудач они наконец-то узнали, что такое настоящая удача.
Они не сразу поняли, что это такое. Они смотрели на строчки, которые написали несколько минут назад, и эти строчки неопровержимо свидетельствовали, что они сделали нечто такое, чего до сих пор не сделал никто на свете. Конечно, это было не бог весть какое открытие, но все же это было открытие. Так, по крайней мере, они думали тогда. Ольф понял это, когда увидел, как улыбается Витька — глупо, растерянно и как-то неловко. Ольф почувствовал, как такая же растерянная и глуповатая улыбка расползается по его лицу. Он хихикнул и «понесся». Минут пять он болтал какую-то ерунду, потом обвел уравнение аккуратными жирными линиями, написал дату — 24 апреля 1961 года, поставил свою роскошную подпись и протянул листок Дмитрию:
— Поставьте свой автограф, мэтр! Запечатлейте этот великий день в своем сердце, в мозгах и печенках!
Дмитрий улыбнулся и расписался. Ольфу вдруг стало не по себе. Он спросил:
— Димка, почему ты не радуешься?
Дмитрий с удивлением взглянул на него:
— С чего ты взял? Я рад… Очень рад, — не сразу добавил он, как будто пытался убедить самого себя в том, что он рад.
Ольф с тревогой посмотрел на него. Дмитрий улыбнулся. Пожалуй, он и в самом деле был рад, а точнее говоря, доволен. Но почти так же он бывал доволен, когда слушал музыку, когда выигрывал Спасский и когда «Спартак» стал чемпионом. Он был доволен, и только — и было в этом что-то неестественное, ведь именно он должен был бы порадоваться больше всех, так как этой удачей они были обязаны в первую очередь ему.
А дальше было вот что.
