Глава 3
ЗАПРЕЩЁННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
А вами никогда не пробовали заколачивать гвозди?
Молот Тора
Пся крев, пан!
Голова болела разнообразно. И волнами от скул к затылку, и кругами от макушки вниз, и треугольно за ушами, а пуще всего — веселой пульсацией — вся сразу — целиком…
Воды кто-нибудь даст? А лучше — пива. Только не надо мне говорить, что пиво кончилось три дня назад, я и сам знаю. Тогда и воды не надо. Ничего не надо. Жить не хочу. Человек не должен жить с такой головной болью.
Человек? Какой человек? Я — человек. Или уже нет?
Збышек судорожно зашевелился, неосторожно покрутил на шее хворым органом, из которого тут же, совершенно непроизвольно, высыпалась шепелявая груда однообразного мата, и попытался открыть глаза.
Безуспешно.
В том, что глаза наличествовали, Збышек был совершенно уверен. Такие красные, бурые и желто-розовые пятна могли плавать только перед глазами. Причем — перед закрытыми. Между веком и собственно глазом. Если бы глаза были открыты, Збышек их немедленно закрыл бы. Навсегда. Такова горькая правда жизни. Если исходить из логики ситуации. Впрочем, что такое — логика? И что такое — ситуация? Слова…
А про правду мы и сами все знаем… Нет правды на земле. Кто говорит? Все говорят.
Но нет ее и выше. Куда бежать?
Я мыслю, следовательно — я существую. Я мыслю по-человечески, следовательно — я существую по-человечески. А что значит — мыслить по-человечески? Как это — с точки зрения какого-нибудь кондового, законченного негумика, плода галактической экспансии земного человечества? Отвратительно. Мама, зря ты мне в детстве не запрещала думать, сейчас я был бы тебе благодарен.
Все. Когда не получается думать, надо начинать щупать. Начинаем выживать. Рука поднялась на удивление легко. Одна. Затем — другая. Нет, пожалуй, достаточно одной. Вот этой. Правой. Или левой? Какая разница, в конце концов, потом вспомню.
Збышек провел пальцами по ребрам, застонал от накатившей волны неудовольствия, боли не было, было именно неудовольствие, пощупал заросший щетиной подбородок, потрогал опухшие веки. Наконец добрался до лба. Выпуклости, которая величаво громоздилась на лбу чуть левее центра, раньше не существовало. Збышек мог бы в этом поклясться.
Ах, Волчара! Волчара-Никто, будь ты проклят! Поймаю, — подумал Збышек, — побаню гада!
Излишняя агрессивность всегда была Збышеку присуща. Он сначала стрелял в монстра, а потом читал солюшен.